детенышей и — к ним, воспитателем в детский сад.
— И воспитала бы из них сорванцов, — засмеялась Ада.
— А вы считаете себя вправе учить их жить так, как живете вы сами? — спросил О'Брайн.
— Ну нет, капитан, — замахала руками Симона, — что бы было! Я учила бы их жить, исходя из собственных ошибок.
— Собственных, это в частности, — заметил Санти, — но нужно учитывать и более существенные заблуждения, свойственные не отдельному человеку, а…
— Начинается, — сказала Симона. — Вижу, что в ближайшие десять лет мне не быть воспитательницей в детском саду.
— Почему же, — упрямо возразил Санти. — Нужно только договориться. Договаривались же наши страны буквально по всем вопросам. Нет никакого сомнения, что тот строй, который возникнет на Венере после появления там общества, — согласитесь, что его там пока вообще нет, есть только стаи — все женщины дружно поморщились, — так вот, этот строй — я не возражаю даже против того, чтобы он назывался коммунистическим, — этот строй будет отличаться и от того, что имеет место в вашей стране, и от того, к чему в конце концов придем мы.
— Едва ли, — сказала Симона, — потому что в конце концов и мы и вы — все придем к одному и тому же.
— Сомневаюсь, — мягко проговорил Санти. — Уже тот кибернетический социализм, который мы избрали в нашей стране, принципиально отличается от того социализма, который имел место в России, и сейчас еще наблюдается в некоторых странах. — Симона начала медленно бледнеть. — Не умаляя значения вашего великого примера, — Санти весьма небрежно сделал ручкой, — мы все-таки возьмем на себя смелость развиваться самостоятельно, и пока мы, так же как и вы, являемся космической державой, мы будем… э-э-э… протестовать против насильственного насаждения среди венерианцев исключительно ваших взглядов. Пусть они себе строят коммунизм, но пусть они имеют свободу выбора, с кого брать пример — с вас или с нас.
— Та-ак, — протянула Симона. — Мало нам, значит, было социализма по-американски, теперь нам обещают и коммунизм под тем же соусом. А не слишком ли легко вы бросаетесь словами, мой мальчик? Ведь это, черт побери, не шашлыки — по-вашему, по-нашему! Мы социализм настоящий, мы его горбом, кровью и потом выстроили. И коммунизм — это великая работа. Никто ее не считает, просто каждый по совести делает немножко больше, чем может. Так что вообще-то коммунизм — это Совесть. С большой буквы. А для вас, я вижу, уже все равно, — в один прекрасный день, когда совсем не за что держаться стало, выкинули последнюю соломинку: граждане свободной Америки, у нас, видите ли, уже сам собой сложился социализм. Кибернетический притом, что является высшей его ступенью. Так что, пожалуйста, без революций. Не так ли, а?
Санти поднял на нее ясные красивые глаза: — «Ну и расправляются же здесь с гостями, и, судя по всему, это тут обычное явление», — и заговорил негромко и сосредоточенно, как пай-мальчик, отвечающий урок:
— Ни тот мирный переход от капитализма к социализму, который имел место в нашей стране, ни то расширенное понятие о социализме, к которому пришли американские теоретики, не только не противоречат марксистской диалектике…
— А ваши безработные? Они что — тоже не противоречат? — перебила его Ада.
— Мисс, ради бога, поддержите меня, — Санти обернулся к Паоле, через упруго подавшийся синтериклон коснулся ее близкого плеча. — Скажите вашим коллегам, что любой американец, не нашедший работы по специальности, получает в неделю один час общественных работ, причем оплата этого труда настолько высока, что она позволяет ему не только прокормиться самому, но и содержать семью.
— То есть не помереть с голоду, — задумчиво сказала Ираида Васильевна. — То-то и оно, что рождаемость у вас…
— Рождаемость — вопрос другой, — быстро перебил ее Санти. — А предоставить каждому высокооплачиваемую работу по специальности мы не можем, потому что это значило бы…
Он остановился и глянул на Паолу, давая ей закончить свою мысль.
— …это значило бы подорвать конкуренцию. А конкуренция — прежде всего, — старательно, как на уроке, проговорила Паола.
Ада презрительно повела плечами, чего раньше себе никогда не позволяла:
— Ну, а эксплуатация трудящихся? И это при социализме?
— Помилуйте! Эксплуатации давно нет. Каждый рабочий полностью получает за свой труд. Не так ли, мисс?
— Разумеется. Капиталисты… — Паола беспомощно наморщила лобик, — они присваивают себе только труд роботов. А живые люди полностью получают по труду…
Паола раскраснелась, поставила локти на стол. Впервые она, как равная, принимала участие в таком умном разговоре.
— И ты туда же! Тоже мне знаток политэкономии, — прервала ее Ада. — Тогда не мешало бы тебе знать, что машины не могут трудиться. И сколько бы там роботов ни было на производстве, эксплуатируются-то рабочие…
— Послушайте, вы, знаток русского языка, — заговорила притихшая на время Симона, — а вам известен такой термин — «липа»? Да? А «развесистая клюква»? Так вот, ваш кибернетический социализм по-американски…
— Мадам, — спокойно проговорил Дэниел О'Брайн, и Мортусян перестал жевать виноград. — Вы забываете, что я тоже американец.
Симона обернулась — к нему, фыркнула:
— Дорогой капитан, это то, что единственное, что примиряет меня пока с Америкой.
Дэниел наклонил голову — ровно настолько, чтобы не показаться неучтивым. И всей кожей почувствовал взгляд Санти Стрейнджера. А действительно, стоит ли быть учтивым с какой-то марокканкой? Дэниел постарался смотреть так, чтобы взгляд приходился посередине между Адой и Ираидой Васильевной.
Ираида Васильевна поднялась.
— Очень жаль, господа, но мы не хотели бы, чтобы корабль задержался на «Арамисе» по нашей вине. Салон и библиотека в вашем распоряжении. Паша, займи гостей.
Паола улыбнулась — как и подобало хозяйке, спросила:
— Может быть, еще кофе?
Санти опустился на свое место и положил ноги на кресло Мортусяна, приняв естественную и непринужденную позу усталого человека:
— Если это вас не затруднит, мисс, то еще чашечку.
Паола побежала на кухню — не хотелось посылать «гнома».
— Отдыхайте, ребята, — сказал капитан и пошел в свою каюту.
Мортусян подошел к Санти, перегнулся через спинку его кресла, выплюнул абрикосовую косточку.
— Мне смыться?
— Как знаешь.
— Развлекаешься с девочками?
— И другим советую.
Мортусян как-то неопределенно хмыкнул, нежно погладил Санти по голове:
— Ну, ну, паинька, — и тоже направился к себе.
Паола с чашечкой на подносе впорхнула в салон. Увидела Санти. Одного только Санти. Значит, снова до утра…
И приветливым тоном хорошо вышколенной стюардессы:
— Кофе, мистер Стрейнджер… — и запнулась: синтериклон. Такой промах для опытной стюардессы…
Она так и стояла, мучительно краснея все больше и больше, хотя давно уже могло показаться, что дальше уже некуда; но особенностью Паолы было то, что она умудрялась краснеть практически
