сажали в тюрьму,
Он повествовал также о храме Джимджамбо и о странных и невероятных вещах, какие там происходили. Паш-тиан эль Каландра, который называл себя верховным магистром Элефтеринианского экзотицизма, выдавал себя за восьмидесятилетнего старца, а на самом деле ему не было и сорока. О нём говорили, будто он персидский принц, а в действительности он родился в маленьком городке в штате Индиана и начал свою карьеру мальчишкой у бакалейщика. О нём говорили, будто он питается горстью ягод, но ежедневно Питер поджаривал для него основательный бифштекс или курочку. Пророк объяснял своим прислужникам, что эти яства нужны «для жертвоприношений»; Питеру доставались остатки этих «жертвенных» бифштексов и курочек, и он тайком «жертвенно» поглощал их за дверью кладовки. Эту подачку он получал от мажордома Тушбара Акрогаса за то, что скрывал его воровские проделки от пророка.
Храм Джимджамбо был удивительным святилищем. Там были за семью завесами таинственные алтари, из-за которых появлялся верховный магистр, облаченный в длинные одежды кремового цвета, с золотой и пурпурной каймой, в розовых расшитых туфлях и в символическом головном уборе. Его проповеди и религиозные церемонии посещали сотни людей — среди них немало богатых светских дам, которые подъезжали к храму в своих лимузинах. Кроме того, была ещё школа, где детей посвящали в таинства культа. Пророк забирал их в свои покои, и по этому поводу ходили ужасные слухи; кончилось тем, что в храм нагрянула полиция, и пророку, мажордому и Питеру Гаджу, поварёнку и их союзнику, пришлось бежать.
Питер особенно охотно рассказывал Джералду Лесли о своих приключениях со «Святыми вертунами», в церковь которых он случайно забрел в поисках работы. Питер вступил в эту секту и научился искусству «говорить языками» и запрокидываться в корчах на спинку стула, делая вид, что его осенила небесная благодать. Питер вкрался в доверие к его преподобию Гамалиилу Ланку, который тайком поручал ему вести агитацию среди прихожан за прибавку жалованья одному низкооплачиваемому вертуну. Но Питер кое-что разнюхал и решил перейти в клику сапожника Смизерса, который старался убедить общину, что может вертеться быстрее и неистовее, чем его преподобие Гамалиил. На этой своей последней работе Питер пробыл всего несколько дней и был уволен за то, что стянул жареный пирожок.
§ 10
Всё это и многое другое рассказывал Питер, чувствуя себя теперь в полной безопасности под покровительством властей. Но через два месяца его вызвали в кабинет Гаффи. Полицейский яростно накинулся на него. «Чертов дурак!» — были его первые слова. У Питера подогнулись колени и снова застучали зубы.
— Ч… ч… что вы сказали? — вырвалось у него.
— Я же тебе говорил, чтобы ты держал язык за зубами! — Гаффи сказал это таким угрожающим тоном, словно собирался опять выкручивать Питеру руки.
— Мистер Гаффи, я никому не говорил. Никому ни слова о деле Губера, ни единого словечка.
Питер начал было оправдываться, но Гаффи оборвал его:
— Заткнись, болван! Может, ты и не говорил о деле Губера, зато всё выболтал о себе. Говорил ты кому-нибудь, что работал с этим Каландрой?
— Д… д… да, сэр.
— И ты знал, что его разыскивает полиция, да и тебя тоже?.
— Д… д… да, сэр.
— И ты говорил, что был арестован за продажу шарлатанских патентованных средств?
— Д… д… да, сэр.
— Господи боже мой! — воскликнул Гаффи. — Какой же из тебя выйдет свидетель?
— Но я же ничего не сказал о самом главном! — воскликнул в отчаянии Питер. — Я только…
— Откуда ты знаешь, что самое главное? — заорал сыщик, разражаясь ужасными ругательствами. — Сторонники Губера шпионят за нами. У них есть свой человек даже здесь, в тюрьме. Во всяком случае, о тебе они узнали всю подноготную. Ты пропал и подвёл нас своим длинным языком!
— Боже мой! — в ужасе прошептал Питер.
— Хорош же из тебя получился свидетель, нечего сказать! Да они тебя разделают под орех перед присяжными на суде! Ты ведь разъезжал по стране, надувал народ патентованными средствами и попал за это в тюрьму. А потом работал с этим проклятым мошенником Каландрой. — Тут Гаффи не пожалел красок, распространяясь о мерзких пороках, в которых обвиняли верховного магистра. — И ты замешан в таком деле!
— Но я же ничего такого не делал! — в отчаянии вопил Питер. — Я и знать-то ничего не знал.
— Скажи-ка об этом присяжным! — съязвил Гаффи. — Они уже успели везде побывать, даже у сапожника Смизерса; они возьмут его жену в свидетели, чтобы доказать, что ты мелкий жулик, и она расскажет, как тебя выгнали. И все это потому, что ты не умеешь держать язык за зубами. Ведь я же тебе говорил!
Питер заплакал. Он упал на колени и стал клясться, что у него не было ничего дурного на уме. Он не знал, что нельзя говорить о своём прошлом. Он не знал, что значит быть свидетелем и что от него потребуется. Ему ведь было велено только молчать о деле Губера, и он молчал. Питер плакал, клялся, умолял о пощаде, но всё было напрасно. Гаффи приказал снова бросить его в «яму» и пригрозил: он будет доказывать, что бомбу бросил Питер, а не Джим Губер, и что Питер был главарём и зачинщиком заговора. Ведь он признался в своих показаниях, что помогал изготовлять бомбу.
§ 11
И вот Питер опять в каменном мешке. Он не мог бы сказать, долго ли лежал в темноте, дрожа мелкой дрожью. Он помнил только, что три раза ему приносили хлеб и воду до того, как Гаффи вновь появился и повёл его за собой. Питер сидел на стуле, весь съёжившись, крепко стиснув дрожащие руки, пока главный сыщик Транспортного треста растолковал ему, как он изменил свою программу действий. Питер уже не годился для роли свидетеля на процессе. Заговорщики, члены рабочих организаций, собрали огромные средства для своей защиты; их поддерживали все члены рабочих союзов в городе и во всей стране; они нанимали шпионов и осведомителей и старались выведать всё возможное относительно следствия, собранных показаний и дальнейших намерений властей.
Гаффи не обмолвился ни словом, почему он не выгнал Питера: он боялся, как бы тот не перешёл на сторону Губера и не выболтал всё, что знал. Но Питер сам догадался об этом, слушая объяснения Гаффи; дрожа от радостного волнения, он сообразил, что наконец-то вступает на путь к успеху. Значит, ему не напрасно чуть не сломали палец и не вывихнули кисть!
— Так вот что я решил, — сказал Гаффи, — как свидетель ты ни к чёрту не годишься, но как шпион — ты мне подойдёшь. Они знают всё, что ты наболтал и что мне об этом известно. Они знают также, что ты сидел у меня в «яме». Поэтому я хочу сделать из тебя мученика. Понимаешь?
Питер кивнул головой в знак согласия. Понимать такие вещи было как раз по его части.
— Ты честный свидетель, понимаешь? Я старался заставить тебя солгать, но ты не поддался. А теперь ты должен перейти на их сторону, и они тебя примут, а ты постарайся разузнать всё, что можно, и время от времени будешь встречаться с моим агентом и через него сообщать мне всё, что тебе удалось выведать. Понял?
— Понял, понял! — воскликнул радостно Питер. Он почувствовал невыразимое облегчение. У него теперь была настоящая работа! Он будет сыщиком, как сам Гаффи.
— Ну-с, — продолжал Гаффи, — первое, что мне нужно узнать, кто из персонала тюрьмы всё разбалтывает? Каждый наш шаг сразу становится им известным. У меня есть свидетели, которых я хотел бы припрятать, но я не могу поместить их сюда, опасаясь приверженцев Губера. Необходимо обнаружить
