перестают действовать его запреты. «Вожделение постыдно», – говорит добро, но вожделение продлевает род, а продление рода – это исполнение долга перед богами. Видишь, как всё легко становится с ног на голову, и наборот? Что же лучше? – пристально глядя прямо ей в очи, спросил Велеслав. – Наслаждение любовью с любимым и сильным мужчиной, чувство удовлетворенности, сопутствующая этому доброта и терпимость и, как следствие, женское счастье или сознательный уход от жизненных наслаждений и замыкание в клетке, которую ты построила для себя сама?
Марина сделалась мрачной, она вспомнила Алексея, подумала, что он, должно быть, невероятно удивился бы, узнав, что с ней произошло. Она лишь хорошо относилась к нему, готова была выйти за него замуж, но она не любила его, не горела к нему страстью. У нее к нему было спокойное отношение прагматичной молодой москвички. Умен, молод, хорош собой, очень успешен: они были замечательной парой, многие с завистью смотрели им вслед, и Марине это нравилось. Она не знала, что ответить Велеславу. Вместо этого спросила:
– Почему я оказалась среди вас?
– Чтобы выполнить свой долг перед родом, – мгновенно, не раздумывая, ответил Велеслав.
– И поэтому я заболела раком? – Марине стало так горько на душе, что она заплакала, но он быстро осушил ее слезы словом:
– Нет, ты заболела совсем по другой причине. Скажи, ведь у тебя был мужчина, с которым ты была близка?
– Конечно. И почему «был»? Он... он есть! – с вызовом ответила она, но Велеслав только покачал головой.
– Что?! – не поняла Марина. – Что всё это значит?
– Это значит, ты заболела неспроста. Ты была большой эгоисткой и всё время думала только о себе, не так ли?
– Нет.
– Скажи правду.
– Да нет же!
– А если совсем честно?
Марина закрыла глаза, всхлипнула.
– Да. Немного. Но разве думать о себе, заботиться о себе, особенно когда ты круглая сирота, – это неестественно и греховно? Так по-вашему?
– Не стоит так увлекаться, – сурово пояснил Велеслав, – ты шла не своим путем, и тебя вернули на путь, тебе предназначенный. Я ничего не делал для этого, поверь мне. Я лишь самый обычный, заурядный колдун людского роду-племени, который может очень немногое.
– Почему же тогда я очутилась среди вас? Куда мы едем? Почему я стала гораздо лучше себя чувствовать? Почему во мне и впрямь словно поселился кто-то еще, и я чувствую и творю такое, о чем раньше даже и мечтать не могла? Вы все говорили о Черной Богине, об этой вашей Маре, и я понимаю, что она для вас то же, что для христиан Мария, так?
Глаза Велеслава округлились от удивления, смешанного с испугом, но с этим он быстро справился, испуг длился только мгновение.
– Не вполне так, вернее, вовсе не так. Как ты можешь сравнивать изначальную Богиню и земную женщину?..
– Она Мать Бога, – перебила его Марина, – пожалуйста, не говори ничего плохого о ней.
Он поднял руки вверх.
– И в мыслях не имел. С чего ты взяла? Я не фанатик, с пеной у рта готовый оскорблять ту, что страдала, видя, как мучается на кресте ее сын. Но пойми: Иисус, Мария – они для нас лишь люди, – он пожал плечами, – хотя, конечно, одни из самых лучших, когда либо живших на Земле. Это к началу разговора, когда ты предположила, что мы сатанисты. Пойми, ни один сатанист никогда не сказал бы такого про Иисуса и Марию, как то, что сказал я.
– Благодарю тебя, я услышала нечто очень важное. И вот что странно, я чувствую себя прекрасно, ничего не болит... Мара относится к моим вопросам совершенно нормально!
– Это потому, что она хочет, чтобы ты про многое узнала, – пояснил Велеслав, у которого, похоже, на всё и всегда имелся полный, исчерпывающий ответ.
– Вы ей поклоняетесь. Почему? – продолжала спрашивать Марина.
– Мара ненавидит в людях их эгоизм и тяжко за него карает. Ее боятся так же, как боятся холодную зиму, тоску, потерю... У нее так много имен, но для нас она мать и само создание. Век людского эгоизма заканчивается. Нынешний мир падет. Таково предание и основная тайна Шуйного пути, то, чем всё закончится, и это время уже совсем близко...
– Рогнарек?
– Ты хорошо образована, теперь я понимаю, почему Мара выбрала именно тебя, – одобрительно кивнул Велеслав. Про Рогнарек, или Апокалипсис, многое предсказано. Предсказано также, что Мара придет к людям, ей верным, через плоть обычной женщины, мера эгоизма которой не позволяет забрать ее в Навь или отправить в Правь, то есть ни в ад, ни в рай, покуда она не выполнит свой долг. Как видишь, в тебе поровну тьмы и света, вот и случилось с тобой то, что случилось. Войти же Мара должна через врата души этой женщины в момент, когда их отворит ярость, и стать с той женщиной единой плотью ради смерти человека, против которого ярость той женщины направлена будет. После же Мара в ней приведет ту женщину и тех, кто вокруг нее, в заповедный край, что устоит, словно камень холодный посреди огня. Как видишь, всё сходится. Поэтому ты среди нас, – повторил он. – Ведь, как я понимаю, выбор у тебя был лишь один – свести счеты с жизнью, так что не отказывайся от предоставленной тебе возможности: ни много ни мало – сыграть роль в жизни целого мира. Представь себе, что ты мать, носящая под сердцем дитя.
Марина покачала головой.
– Это непросто... Кстати, насчет детей. Что же происходит с моим здоровьем?
– Ты всё еще больна, бузинный хмель может лишь остановить болезнь на некоторое время. Подлинное и окончательное излечение даст лишь Мара, если сослужишь для нее службу.
– Иными словами, я контейнер для нее, и мне некуда деваться, – пробормотала Марина, – остается только одно: исполнить всё, что ты сказал. Получается, что я обязана тем, что меня оставили жить, тому, во что я даже не верю. Похоже на шантаж, а уж это настоящее злодейство.
– Придется поверить, – отозвался Велеслав, – ты помнишь, как тот маленький человек умер? Мара в тебе остановила его сердце, вложив в твои уста нужные слова зимнего заклятья. Он умер от глубокого инфаркта. Ты одной своей волей можешь такое, о чем тебе стоит лишь задуматься. Мара не всегда проявляется в тебе, она выходит из тебя и возвращается в твое тело, в твой разум тогда, когда в этом есть необходимость.
– Откуда ты знаешь о том мужике? – удивилась Марина. – Ведь я ничего никому не рассказывала.
– После первого же глотка бузинного хмеля твое сознание отключилось, и Мара держала твое тело на ногах своей силой, а ты бредила, как бредят все люди с высокой температурой, говорила шепотом, я подставил ухо, и вот... Теперь мне известно, что случилось возле той больницы. Ты шуйная женщина, и самое время тебе подумать над новым именем, принять Мару, ведь иного выхода у тебя нет, если, конечно, тебя всё еще интересует жизнь.
– Нежuва, – грустно улыбнулась Марина, – самое подходящее для меня имя. Ведь получается, что я и живу и не живу.
– Быть посему! – Велеслав еще больше вырос, он упирался головой в потолок вагона, и в бороде его почти совершенно не осталось белых волос, она на глазах чернела, заливая седину врановым крылом. Глаза его сделались огромными, зрачки поменяли цвет с серого на изумрудный, невыносимо яркий. Змея с шипением сползла с его черепа и, обвившись вокруг шеи, держала свою голову с разверстой пастью возле его уха, словно свидетельствовала при посвящении нового Дозорного общинника. Марина с содроганием смотрела, как то исчезает, то показывается между ядовитыми клыками ее раздвоенный, черный язык. Велеслав протянул к Марине руку, большим пальцем дотронулся до середины ее лба шесть раз и шесть раз произнес ее новое имя: «Нежuва, Нежuва...»
– Да уйдет всё, что было, да свершится всё, чему должно быть, да будет на то воля богов. Да уйдет ложная самость твоя, эгоизмом нареченная, души насильница, да сольешься с силой рода. Прозрей! – И
