же основе могли они разрешить этот спор?
Практический Ллойд Джордж сказал: Давайте забудем старые претензии, ведь русскив явно не в состоянии удовлетворить их. Будем добиваться чего-нибудь реального. Нефти, например! У русских она есть, и мы можем бурить и извлекать ее. Давайте арендуем нефтяной район, скажем, на девяносто лет, и пусть часть нефти идет в счет погашения долга. Но упрямый Пуанкаре сидел в своем парижском кабинете, днем и ночью роясь в документах, — пухлолицый адвокат, законник и буквоед, для которого слова были священным фетишем, старые сделки — безусловным обязательством и старые прецеденты — решающим доводом. Для него было вопросом чести заставить большевиков признать свои долги. Робби Бэдд сказал со свойственным ему сарказмом: им; бы следовало сделать то, что делают с нами французы, — признать, а затем не платить!
Русские были помещены отдельно от всех в небольшом селении Санта-Маргарета, милях в двадцати от города, на берегу моря; там им был предоставлен комфортабельный отель, но добираться до него приходилось на медленно ползущем поезде или машине, по пыльной дороге.
Робби послал свои рекомендательные письма Красину. Ему было назначено время, и Ланни повез отца. Их ввели в служебный кабинет Красина. Робби чуть не хватил удар от изумления: он ожидал увидеть грубого простолюдина, а перед ним был высокий, аристократической внешности человек с тонкими чертами лица, холодно-вежливый и сдержанный, говоривший по-английски лучше, чем Робби по-французски.
Советский эксперт по вопросам внешней торговли дал своего рода урок грамоты коммерсанту из далекой Новой Англии. Он изложил точку зрения своего правительства на разницу между царскими обязательствами и теми, которые добровольно возьмут на себя большевики в целях восстановления хозяйства своей страны. Кавказская нефть должна быть сохранена и использована в интересах государства. Если иностранные концерны желают участвовать в добыче нефти, они получат концессии на приемлемые сроки, и все договоры будут строжайшим образом соблюдаться. Иностранные инженеры и квалифицированные рабочие встретят наилучший прием. Но если трест прибегнет к найму местных рабочих, придется ему соблюдать советские законы о труде. Россия сильно нуждается в нефти, но не менее заинтересована в удовлетворении других насущных потребностей и в просвещении своего народа, так долго находившегося под гнетом.
Робби пустил в ход те искусные приемы, на усвоение которых он потратил много лет. Он объяснил, что принадлежит к числу «независимых», то есть не подчинен какому-нибудь крупному нефтяному тресту. Он считал несомненным, что это зачтется ему как преимущество. Но русский мягко объяснил ему, что он заблуждается. — То, что вы, американцы, именуете независимостью, мистер Бэдд, мы, коммунисты, считаем анархией.
Таким образом, Робби пришлось наспех придумать новую линию аргументации. Он заверил мистера Красина, что является представителем ответственных людей, владеющих большими! капиталами. Русский спросил, какой они предполагают срок, и намекнул, что идея Ллойд Джорджа — девяносто лет — вряд ли будет приемлема для Москвы; иное дело — двадцать лет. Когда Робби нашел этот срок слишком коротким, чтобы извлечь всю возможную выгоду из капитала, вложенного в развертывание производства, Красин сказал, что правительство вернет капиталовложения или часть их к концу периода аренды. Возник вопрос, выплатит ли оно стоимость промыслов или только вложенные в них деньги. Робби сказал, что, согласно понятиям американцев, концессионер становится владельцем нефти, находящейся в недрах земли; русский возразил, что недра принадлежат народу и что концессионеры могут рассчитывать лишь на возмещение капиталов, затраченных на оборудование и на строительство.
Робби Бэдду казалось, что после этого и жить на свете не стоит. Когда он ехал с сыном домой, он сказал:
— У меня голова заболела от этого разговора о народе, которому принадлежит нефть. Причем тут народ?
Ланни хотелось возразить отцу. Но юноша давно уже научился не делать никаких замечаний; это вызвало бы утомительный спор и ни к чему не привело бы. Надо ограничиться вежливыми, ничего не значащими междометиями, и пусть последнее слово будет за Робби.
Через Стефенса Ланни познакомился с несколькими левыми интеллигентами. Они тоже были здесь в качестве «наблюдателей»; они писали по международным вопросам для газет и журналов — коммунистического, социалистического и лейбористского толка. Они часами сидели в кафе и спорили, обмениваясь мнениями и новостями с симпатизирующими им журналистами различных наций. Некоторые из них побывали в Стране Советов и смотрели на ее «эксперимент», как на единственно важнее из всего того, что происходит сейчас в мире.
Мало было истин, которые не вызывали у них споров, но одно положение признавалось всеми: нефть оказывает разлагающее влияние на международную обстановку. Запах нефти был запахом предательства, подкупа, насилия. Ни один из левых не считал нужным скрывать от сына Робби Бэдда свои взгляды. Если он не терпит правды, то ему нечего делать среди них, пусть остается со своими! Ланни пытался сделать это, но открыл, что предпочитает суровую и неприятную истину вежливому уклонению от истины, с которым он сталкивался в обществе «добропорядочных людей».
Вальтер Ратенау стал министром иностранных дел Германской республики. В Генуе ему предстояло разрешить трудную задачу, так как в конце мая истекал срок крупнейшего платежа по репарациям, а мораторий предоставлен не был; напротив, Пуанкаре заявил, что не преминет прибегнуть к санкциям. Немцы пытались воздействовать на англичан и заручиться их поддержкой, но не могли даже подступиться к ним, так как все были заняты Баку и Батумом. Русские тоже ничего не могли добиться, естественно было, что пасынки конференции соединили свои силы. На шестой день над Генуей взорвалась бомба — и эхо этого взрыва разнеслось повсюду, где были телеграфные провода или радио. Немцы и русские съехались в близлежащем городке Рапалло и подписали договор: они взаимно отказывались от всяких претензий по возмещению расходов и убытков и все споры в будущем обязывались решать посредством арбитража.
Этот договор по виду казался довольно невинным, но в Генуе никто не читал слова так, как они были написаны. По общему убеждению, в нем имелись секретные статьи военного характера, и это приводило в бешенство союзных дипломатов. Россия обладала естественными ресурсами, а Германия — промышленностью, и эти два союзника, объединившись, смогут господствовать в Европе. Немецкие дипломаты всегда намекал: на такую возможность; говорили, что это входит в планы германского генерального штаба.
Реакционеры еще более обычного ожесточились, а либералы были расстроены провалом всех попыток миротворчества. Какая трагедия! — жаловался один из журналистов. Немецкая аристократия умерла, родилась республика; угнетенный народ пытается научиться управлять собой, «о никто не хочет помочь ему. На это левые отвечали насмешкой: какое дело капитализму до республики? Капитализм — это автократия в промышленности; в этом его сущность; не его дело помогать кому бы то ни было, его дело — наживаться на человеческих бедствиях. Этой конференцией управляют нефтяники, а для них республика или монархия — все едино, лишь бы получить новые концессии и сохранить свои монополии во всем мире.
Это звучало цинично и жестоко. Но вот отец Ланни явился к сыну с предложением, доказывавшим, что циники правы.
— Между нами говоря, — сказал Робби, — я думаю, что этот Рапалльский договор значит гораздо больше, чем принято думать. Он означает, что нефть получат немцы.
— Но, Робби, у немцев не хватает капиталов для их собственной промышленности!
— Не обманывай себя, у крупных капиталистов есть деньги. Ты думаешь, у Ратенау денег нет?
Ланни не знал, что сказать. Он мог только удивляться и слушать, пока отец не выложит все, что у него на уме. Робби выразил желание, чтобы Ланни немедленно отправился к немецкому министру и объяснил ему, что вот, мол, мой отец представляет крупный американский синдикат и может сделать выгодное предложение германской делегации.
Ланни меньше всего хотел итти с таким предложением к Ратенау. Он пытался быть молодым идеалистом, а Ратенау примет его за одного из многих спекулянтов. Но Ланни не мог сказать этого Робби — такой ответ означал бы, что он и отца причисляет к спекулянтам.
