положение вещей только еще ухудшится.
— А если мы никогда не попробуем, то мы никогда и не добьемся успеха, — сказал Поль. — И даже если мы и проиграем, то классовая сознательность обострится в этой борьбе, и конец наступит скорее, чем если бы мы продолжали бездействовать. Мы должны сохранять в массах убеждение, что революция — это цель, и не позволять им идти ни на какие компромиссы. Так я по крайней мере смотрю на социалистическое движение. Оно не отдает себе достаточного отчета в умственных и моральных силах, скрытых в рабочем классе, силах, которые могут быть вызваны к жизни правильным образом действий.
— Да, — сказала Рашель. — Но весь вопрос в том, что понимать под этими словами — 'правильный образ действий'? Что касается меня, то я предпочитаю действовать мирным путем, а не путем насилия. Это мне кажется более нравственным.
Поль ответил, что применять к тигру мирный образ действий, может быть, тоже покажется кому- нибудь очень нравственным, он же считает такой прием совсем неподходящим. Определять тот или другой образ действий надо на основании того, что сделал капиталистический класс за последние девять лет. Они уничтожили тридцать миллионов человеческих жизней и триста биллионов капитала — плод рабочих рук целого поколения. Поэтому Поль не может смотреть на вещи с мирной точки зрения, когда дело касается таких типов. Все эти люди — кровожадные маньяки. Задача заключается в том, чтобы отнять из их рук власть, и все средства, какими только можно было бы этого достигнуть, он считает нравственными, потому что ничто не может быть безнравственные капитализма.
Дорогой домой Рашель сказала Бэнни, что Поль был, конечно, выдающейся личностью и, наверное, очень опасным для капиталистического класса. Его сделала таким война, и виновникам этой войны предстояло свести с ним счеты. Потом Бэнни спросил о том впечатлении, какое на нее произвела Руфь, и Рашель ответила, что она ей кажется очень милой девушкой, но немного бесцветной. Согласен с этим товарищ Росс или нет?
Бэнни попытался объяснить ей, что Руфь была очень глубокой натурой, очень сильно чувствовала, но словами редко выражала эти чувства.
Потом Рашель сказала, что Руфи нужно было бы выучиться, думать тоже и о себе, а не об одном только брате, так как ее ждут большие страдания, если она будет следовать за Полем в его большевистской карьере. А на слова Бэнни, что ему очень хотелось бы, чтобы она помогла немного Руфи в деле ее самообразования, Рашель улыбнулась и ответила, что 'товарищ Росс' был чересчур наивен, что, разумеется, Поль никогда бы не захотел, чтобы социалистка бывала у них в доме и парализовала бы его влияние на сестру. Да, очевидно, что бы Бэнни ни предпринимал в этом направлении, — женщины, с которыми он дружен, никогда не могли бы поладить друг с другом.
Когда позднее Бэнни увидел Поля, тот сказал ему о том впечатлении, какое на него произвела Рашель. Очень милая девушка, умная и с хорошими намерениями, но ей не придется, конечно, долго сохранять свою пролетарскую позицию. Социальную революцию в Америке не могли устраивать молодые леди, кончившие университет и участвующие в делах общественной благотворительности. То, что она делала для Лиги социалистической молодежи, было, по мнению Поля, совершенно непроизводительной тратой сил, так как все эти социалистические организации в борьбе с коммунизмом все только слабели и слабели. Капиталисты, наверное, были бы очень довольны видеть ее за такой работой.
Несколько дней спустя Бэнни узнал, что Рашель была в большом волнении, не зная, как разрешить представившуюся ей трудную задачу. Она поступила в университет и пробыла там четыре года, имея в виду составить себе карьеру в качестве общественного работника. И вот теперь одна ее приятельница, значительно старше ее, советами которой она всегда руководилась, сказала ей, что ни о какой карьере она не могла думать, если она будет продолжать свою деятельность в Лиге социалистической молодежи. И без того не легко было молодой девушке-еврейке, да еще из рабочей семьи, пробить себе дорогу, социалистическая же деятельность совершенно уж отнимала у нее всякую надежду чего-нибудь добиться. Рашель должна была забыть об этом думать, во всяком случае до тех пор, пока она не найдет себе определенного заработка, который даст ей известное положение в обществе.
Все это очень осложняло дело. Рашели предстояло серьезно подумать, прежде чем решать вопрос, и в конце концов она решила его в том смысле, что бросить близкую ее сердцу социалистическую молодежь она не могла. Очень было легко сказать — 'надо подождать', но с этого именно начинались все компромиссы, а стоило их только начать — и остановиться на этом пути было уже трудно. Все равно, пускай ее имя красуется в газетах как одной из желающих подорвать нравственные устои рабочей молодежи. И если после этого общество не пожелает дать ей никакого заработка, она найдет себе какое-нибудь дело при рабочем движении. Что мог ей посоветовать Бэнни? В душе он считал, что она была совершенно права, но облегчить ей ее задачу он был бессилен.
Простившись с Рашелью, Бэнни отправился за Ви Трэсси, чтобы ехать с ней на званый обед. Глаза его были полны грусти, а на душе было очень тоскливо, и скрыть эти ощущения он не сумел.
Лекции на последнем курсе университета заканчивались, и все серьезные студенты были заняты тем, какую кому выбрать карьеру. На вопрос отца, придумал ли он себе что-нибудь, Бэнни ответил утвердительно и прибавил, что ему неприятно говорить об этом отцу, потому что он боится его огорчить.
— В чем дело, сынок? — спросил м-р Росс, и на его круглом, с крупными чертами лице выразилось глубокое участие.
— В том, что мне хотелось бы на год уйти из дому и под чужим именем поступить рабочим в одно из крупных промышленных предприятий.
— Бог мой! — М-р Росс с испугом взглянул на смущенное лицо сына. — Что это значит?
— То, что мне хочется хорошенько понять рабочих, а это единственная возможность.
— Но разве ты не можешь спросить их о том, что тебя интересует?
— Нет, папочка. Они сами недостаточно еще хорошо во всем этом разбираются. И для того, чтобы узнать все, что меня интересует, необходимо с ними некоторое время пожить.
— Боже мой, сынок, позволь мне помочь тебе. Ведь я жил среди рабочих, и я знаю, что там такое: грязь, нищета, болезни… Я надеялся, что мне удастся тебя от этого спасти, сделать жизнь для тебя более легкой.
— Я знаю, папочка, но это была ошибка… Вернее, на свете все складывается не так, как думаешь. Дело в том, что когда молодому человеку все дается в жизни слишком легко, то он становится чересчур мягким и безвольным. Ты столько для меня сделал, и я очень тебе благодарен, но на время мне хотелось бы попробовать совершенно другой образ жизни.
— Ты думаешь, что тебе не удалось бы найти какого-нибудь подходящего для себя дела в нефтяной промышленности?
— Я не мог бы вести этого дела, папочка. Ты это знаешь. Это дело ведешь ты. Но если бы ты мне его и передал, то Верн и Федерация нефтепромышленников никогда не позволили бы мне делать то, что мне хотелось бы. Нет, папочка, с нефтяной промышленностью в корне что-то неладно, и я никогда не смогу вести эту игру так, как ведут ее другие. Вот почему я хочу уйти и попробовать пожить так, как мне хочется.
— И ты думаешь устроиться совсем один?
— Нет, тут есть еще человек, желающий попробовать то же, что и я. Это Григорий Николаев. Мы пойдем вместе.
— Это русский? Неужели ты не мог найти себе в товарищи какого-нибудь американца?
— Дело в том, папочка, что ни один американец совершенно этим не интересуется.
Наступило долгое молчание.
— И ты все это говоришь совершенно серьезно?
— Да, папочка. И я это обязательно сделаю.
— Ты знаешь, сынок, крупные промышленности — большинство из них во всяком случае — требуют очень, очень напряженного, тяжелого труда. И они небезопасны. Скольких людей они уже искалечили!
— Я все это знаю.
— Это страшно тяжело для отца, который любит своего единственного сына и который возлагал на него столько надежд… Ты ведь знаешь, я действительно всю свою жизнь думал о тебе и для тебя главным образом и работал.
