Она взглянула на Джанни, который мурлыкал себе под нос слова отвратной песни Селин Дион, доносившейся из колонок стереосистемы. — Но я как бы облажалась на собеседовании.
И правда, на собеседовании она поведала слезливую историю своей жизни, а напоследок чмокнула мужика, который задавал ей вопросы, это, типа, и было самой лажовой фишкой.
— Именно поэтому я и звоню вам, — ответил Оуэн Уэллс, чей голос звучал очень сексуально, может, оттого, что резонировал так же, как звучащая в басу виолончель. — Поддержка вашего отца очень много значит для университета, и они хотят дать вам еще один шанс. Я вызвался провести с вами повторное собеседование, и приемная комиссия уже согласилась, что при рассмотрении вашей кандидатуры они будут опираться на характеристику, которую предоставлю им я.
Блэр была просто ошеломлена. Еще один шанс — это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Устав ждать, Джанни положил ножницы на рабочий столик на колесиках рядом с креслом Блэр, взял с ее коленей последний номер «Вог» и засеменил к коллегам, чтобы жаловаться на свою клиентку.
— Когда вы свободны? — настаивал Оуэн Уэллс.
«Сейчас», — хотелось выкрикнуть Блэр. Но она просто не могла попросить Оуэна прийти сюда и лицезреть, как Джанни стрижет ее, пока она будет отвечать на все занудные вопросы, какие обычно задают на собеседовании, типа: «Кто больше всего влияет на вашу жизнь?»
— В любое время, — визгливо ответила она.
Вдруг пришло в голову, что она не должна покалывать, в сколь безнадежном положении находится, особенно теперь, когда решила изобразить из себя одаренного ребенка с бешеным расписанием. — Вообще-то сегодня я занята, да и завтра тоже будет сумасшедший день. Вот в среду или в четверг после школы было бы в самый раз.
— Я обычно работаю допоздна, а вплоть до среды у меня каждый вечер встречи. Как насчет вечера четверга? Около половины девятого?
— Замечательно, — ответила Блэр.
— Хотите, я приду к вам в офис?
Оуэн немного помедлил. Блэр слышала скрип его стула, она представила, как он осматривает свой офис в «Трибеке» с видом на Нью-Йоркскую гавань, пытаясь решить, насколько подходит его кабинет для встречи. Он виделся ей высоким блондином с загаром, как у всех игроков в теннис, такой же был у ее отца. Но Оуэн Уэллс наверняка лет на десять моложе ее отца и поэтому выглядит гораздо лучше. Интересно, задумывался ли он, как круто иметь по букве «у» в имени и фамилии?
— Почему — бы нам не встретиться отеле «Комптон»? Там есть небольшой бар, вполне уютное местечко, — засмеялся он. — Я куплю вам колу, хоть ваш отец и говорил мне, что вы предпочитаете «Дом Периньон».
Блэр вспыхнула. «Этот, блин, папаша — что он там еще порассказал?»
— Да нет, кола — это замечательно, — немного запинаясь, произнесла она.
Хорошо. Увидимся в четверг вечером. На мне будет галстук с эмблемой Йельского университета.
Буду с нетерпением ждать. — Блэр пыталась выдержать деловой тон, несмотря на все, что она нафантазировала себе про Оуэна. — Спасибо за звонок.
Она выключила телефон и посмотрела в висевшее прямо перед ней золоченое зеркало. Теперь, когда у нее на голове почти не осталось волос, ее голубые глаза казались больше, а цвет их насыщенней.
Если бы она была актрисой, снимающейся в фильме о самой себе — ей всегда нравилось мечтать об этом, — то этот день стал бы кульминацией: именно сегодня она изменила свою внешность и начала репетировать более значительные роли в своей карьере. Она взглянула на часы. Осталось лишь полчаса до того, как она должна быть на уроке физкультуры в «Констанс Биллар». Она не видела причины, по которой ей стоило нестись назад в школу, тем более «Бенделз» находился всего через три дома, и там ее ждало платье для встречи с Оуэном. Конечно же, стоило заколоть физру, если новая прическа и новое платье помогут ей попасть в Йель.
Джанни пил кофе и кокетничал с мойщиками волос. Блэр угрожающе посмотрела на него, тем самым провоцируя его на то, чтобы он напортачил с ее прической.
— Как только вы будете готовы, мисс, — отозвался он скучающим голосом, будто ему все равно, стричь ее или нет.
Блэр глубоко вздохнула. Она избавлялась от прошлого: от несложившихся отношений с Нейтом, от внушающего отвращение нового мужа матери и ее возмутительной беременности, от заваленного собеседования в Йельский — и заново создавала свой образ. Йель дал ей еще один шанс, и с этих самых пор она будет хозяйкой своей собственной судьбы: будет писать сценарий, режиссировать и играть в фильме под названием «Моя жизнь». Она уже представляла себе заток статьи о ее прическе в рубрике «Стиль» в «Нью-Иорк таймз»: «Коротко для дебюта в Йельском».
Ее лицо расплылось в победной улыбке, которую она репетировала для интервью с Оуэном Уэллсом в четверг вечером.
— Я готова.
Стихи о сексе исполнены лжи
— Итак… — сказала Ванесса, похлопывая Дэна коленкой по бедру. Они лежали обнаженными на спине и, в изумлении от произошедшего, пристально разглядывали потрескавшийся потолок его спальни.
— Как тебе?
Ванесса уже несколько раз попробовала, что такое секс. Это было с ее бывшим дружком Кларком, взрослым барменом, с которым она недолго встречалась осенью. Дэн тогда (подобно другим более или менее предсказуемым представителям мужского пола) был полностью поглощен мечтами о Серене Ван- дер-Вудсен и не мог заметить, что Ванесса влюблена в него. Но даже если бы секс для нее был новым ощущением, она отнеслась бы к нему прозаически, потому что так она относилась ко всему. Дэн же, напротив, никогда ни к чему не относился прозаически. Тем более когда только что лишился девственности. Ей не терпелось узнать о его реакции. — Это было… — Дэн не моргая уставился на серую выключенную лампочку, свисающую с потолка, он был одновременно недвижим и перевозбужден. Их ноги соприкасались под тонкой красной простыней, и казалось, что между ним и Ванессой проходил электрический ток, который отдавал у Дэна в пальцах ног, в коленях, в пупке, в локтях и на концах волос. — Неописуемо, — в конце концов ответил он, потому что у него действительно не было слов, чтобы описать то, что он почувствовал. Было бы невозможно написать стихотворение о сексе, не прибегая к занудным избитым метафорам, таким, как взрывающийся фейерверк или музыкальное крещендо. И даже они были неточны. Они не могли передать ни то, что он в действительности ощутил, ни то, что секс для него был процессом познания мира, в течение которого все обыденное становилось совершенно удивительным. Возьмем, к примеру, левую руку Ванессы. Ничем не примечательная рука: мягкая, бледная, покрытая коричневатыми волосками и то тут, то там разбросанными родинками. Но когда они занимались сексом, она уже не была той знакомой рукой, которую он знал и любил с тех самых пор, как в десятом классе их с Ванессой не пустили на вечеринку, она была изящной драгоценностью, которую он целовал без устали, чем-то новым, восхитительным и вкусным.
«Электрический» — вполне подходящее слово для передачи того, что такое секс, но опять же у него слишком много отрицательных коннотаций, связанных с такими словосочетаниями, как «электрический стул» или «электрическая изгородь». «Экзальтированный» — тоже неплохо, но что оно точно означает? «Трепещущий» звучало несколько изысканно и уничижительно, больше подходило для испуганного мышонка. Если же он когда-нибудь и написал бы стихотворение о сексе, то ему хотелось бы возбуждать мысли физически привлекательных зверей, таких, как львы и олени, а мыши здесь ну совсем не к месту.
Спустился с небес? — спросила Ванесса и дотянулась пальцем до его мочки, приподняла ее и
