блуждающего ветерка, он морщил водную гладь бассейнов, шевелил листву осин и кипарисов.
— Грозы ждать недолго, — проронил фракиец, будто говоря сам с собой.
Флавия шла рядом. Она не откликнулась, но не могла не отметить про себя, что даже природные силы, словно сговорившись, разделяют смятение ее души.
Они пересекли двор и вошли под аркады, которые, выстроившись в ряд, вели к господским покоям. Когда они входили во внутренний сад, стая вяхирей, вдруг в панике сорвавшись с места, взмыла к ночному небу. Флавия ускорила шаг. Словно бы хотела уж поскорее приблизить развязку этой нелепой комедии. Она ориентировалась по слабому свету, что изредка кое-где проникал сквозь задернутые шторы, и наконец остановилась перед одной из аркад. Отстранив дверную занавесь, она вошла в комнату Маллии.
Племянница Карпофора читала, но теперь она закатала в пергамент свой свиток папируса и только после этого пошла к ним навстречу. На ней была тончайшая египетская шерстяная симарра — широкий длинный плащ, — и молодые люди заметили, что она умышленно встала так, чтобы пламя факела, горевшего на бронзовой подставке за ее спиной, просвечивая сквозь ткань, открывало взору ее наготу.
— Мне приятно видеть тебя снова, — начала она чуть принужденным тоном. — Тебе все еще больно?
— Да. Но эта боль меня успокаивает. Она служит доказательством, что я жив. Прочее не в счет.
Колышущимся шагом молодая женщина подплыла и без малейшей стыдливости прильнула к нему. Флавия в тягостном смущении смотрела, как руки ее госпожи заскользили вдоль спины ее друга.
— Сбрось-ка свою тунику, — внезапно охрипшим голосом выговорила она.
Калликст принялся невозмутимо разоблачаться. Но жесты его были еще неуклюжи и скованны, так что не кто иной, как Флавия помогла ему стащить одежду через голову.
Маллия неторопливо обошла вокруг него. Дыхание молодой женщины участилось при виде густого переплетения шрамов, исполосовавших кожу ее раба. Завороженная, она коснулась их кончиками своих длинных, крашеных охрой ногтей, что-то в ее ухватках напоминало лошадиного барышника, когда тот расхваливает свое новое приобретение. Дальше выносить все это Флавия не смогла. Она вдруг повернулась и исчезла в длинном, окутанном тьмой коридоре.
Сколько времени Флавия, не шелохнувшись, простояла в потемках? Ей так никогда и не удалось в точности припомнить это. Осталось лишь смутное видение — два белых призрака, застывших, как статуи, едва распустившаяся листва, бьющаяся под завыванием ветра, собственные золотистые пряди, в беспорядке налипшие на лоб и щеки, слезная влага, мешающаяся с дождевыми струями.
Когда опомнилась, она обнаружила, что полулежит, прислонясь к пню срубленного дерева.
С усилием выпрямилась. Промокшая туника показалась ей тяжелой и негнущейся, будто свинцовая. В нескольких шагах она приметила аллею и побрела туда, вся во власти безмерной тоски, которая трепетала в ней, заполняя каждую частицу ее тела. Шла бессознательно, пока впереди не зачернела громада дома.
— Флавия!
Она вздрогнула, испуганная звуком этого голоса, который, однако же, показался ей знакомым.
— Флавия, малышка моя, да что такое с тобой стряслось?
Она узнала Эмилию. Хотела заговорить, но не смогла. Просто опять залилась слезами. Тогда служанка взяла ее за руку и повела в то крыло здания, которое предназначалось для рабов.
После драматических событий, связанных с Елеазаром, товарищи Карвилия оборудовали для него каморку, обычно предоставляемую выздоравливающим, и поставили туда небольшую кровать, чтобы старый повар мог подлечиться вдали от общих спален и людных зал.
Когда туда явились Флавия с Эмилией, он подремывал при свете крошечной лампы с греческим орнаментом.
Приоткрыв глаза, он с сонным видом оглядел обеих:
— Флавия. Однако же что случилось?
Поскольку она не отвечала, Эмилия в свой черед принялась допытываться, движимая внезапным озарением:
— Калликст... Все дело в Калликсте, правда?
Девушка чуть заметно кивнула.
— Управитель снова напал на него? — в ужасе воскликнул Карвилий. — Мне и подумать об этом страшно.
— Нет, — пролепетала она. — Не Елеазар...
— Но тогда...
— Все понятно! — вскричала служанка. — Маллия! Маллия, наконец, заполучила свою добычу. Ведь так?
И коль скоро Флавия ни слова не ответила, она принялась настаивать:
— Скажи мне, моя крошка, ведь речь идет о ней? Об этой особе?
Тут девушка, словно не в силах больше в одиночку нести свое отчаяние, закрыла лицо руками и выложила им всю правду.
— Но я в толк не возьму, тебе-то отчего приходить в подобное состояние? — удивился повар. — Ты бы должна была приободриться, а вместо этого похожа, будто ты только что получила известие о смерти Калликста. Что бы там ни было, а разделять ложе с Маллией — все-таки меньшее испытание, чем валяться на липком земляном полу оссуария.
— Дурень! — вмешалась Эмилия, состроив яростную гримасу. — Как это похоже на вас, мужчин! Никакой чувствительности! Ты, стало быть, так ничего и не понял?
Не дожидаясь ответа сбитого с толку старика, она погладила Флавию по мокрым волосам:
— Что ты влюблена в этого фракийца, у меня сомнений не было. Но вот чего я не знала, это что ты любишь так сильно.
— Влюблена? — пробормотал Карвилий, разом осознав, какую оплошность он только что совершил. — Когда же это началось?
— Это всегда было. С того самого вечера, когда он впервые наклонился надо мной, и я увидела его лицо.
— Значит, это если не впрямую, то косвенно из-за него ты так до сей поры и не пожелала сделать решительный шаг — стать христианкой? — спросила Эмилия.
— Мне так хотелось, чтобы этот священный миг мы пережили вдвоем, чтобы крещение было не просто моим, а нашим!
Все разом объяснилось. И ее недомолвки, и то, как она постоянно откладывала срок принятия таинства, и предлоги, на которые ссылалась, уклоняясь от вступления в их братство.
— Если начистоту, — заявил повар, — ты не имеешь права злиться, что он уступил этой женщине. Кроме всего прочего, разве не ты сама косвенно содействовала их сближению? Да и попросту говоря, был ли у него выбор?
Вместо ответа Флавия откинула голову назад так, что взметнулась волна ее золотых волос.
Глава XVI
Калликст растянулся на своем ложе, закинув руки за голову. Он был один в чердачной каморке, милостиво предоставленной ему в качестве жилья. Солнце давно уж взошло, а ему и дела нет. Маллия обещала походатайствовать перед Карпофором, чтобы его избавили от работы до тех пор, пока он полностью не выздоровеет. А он знал, какое влияние это испорченное дитя имеет на своего дядю, который — что тоже козырь, причем не пустяковый, — был вместе с тем ее приемным отцом. Можно было ни на мгновение не сомневаться, что своей цели она достигнет.
Маллия... Приходилось признать, что ночь, которую он разделил с ней, была самой упоительной из всех, какие он когда-либо проводил с женщинами. Ему вспомнилось тоненькое обнаженное тело его госпожи, белое, как слоновая кость, ее груди, чьи острые соски терлись об его кожу. В каждом ее движении была искушенность, уж она-то знала толк в утехах плоти. Она, стоя, обвивалась вокруг него, в ней проснулись неожиданная сила и все сладострастие мира. Когда он овладел ею тут же, на полу комнаты, она кричала от наслаждения. Их бурные объятия следовали одно за другим, всякий раз с обновленной страстью, подчас заставляя его вздрагивать от боли, когда ногти любовницы впивались ему в спину, где еще не зажили раны, нанесенные кнутом.
Как она не походила на уличных девок, так называемых волчиц, и служаночек, которыми ему случалось
