— Он врет, — гавкнул Елеазар. — Испугался, вот и отпирается.
— Нет, я ему верю! — оборвал Карпофор.
— Но...
— Говорю тебе, он не из этой секты! Христиане — они же фанатики, безумцы! Даже прямая угроза смерти не заставила беднягу Аполлония переменить свои убеждения. Полагаю, что и с этой Флавией вышло так же. Он, — для пущей точности теперь и Карпофор ткнул в Калликста пальцем, — из другого теста! Закал не тот!
Фракиец почувствовал себя униженным, ему даже из чистого противоречия захотелось опровергнуть слова своего хозяина. А Карпофор заключил:
— Покончим с этим делом. Утрата подруги, наверное, уже достаточное наказание для тебя. Ты снова возьмешься за работу и, надеюсь, с прежней серьезностью. Завтра на рассвете ты должен быть готов отправиться в дорогу — мы едем в Остию. «Изида» возвратилась из Египта. А теперь ступайте! Мне нужно поговорить с Маллией.
Как только они остались наедине, Карпофор с неожиданной легкостью соскользнул с ложа и подошел к племяннице:
— Насколько я мог заметить, этот Калликст значит для тебя больше, чем обычный любовник.
Она попыталась отпираться.
— Да ну, Маллия, брось! Ты совершаешь обычную дурацкую ошибку молодости, вечно воображающей, будто те, для кого этот возраст позади, — сплошь достопочтенные недоумки. Я все знаю. Главное, мне известно, что это ты донесла префекту Фуску о собрании, во время которого арестовали ту женщину, подругу Калликста. И я, разумеется, сообразил, что на такой поступок тебя толкнула ревность.
Маллия почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног.
— Полагаю, о том, что Флавия христианка, тебе сообщил наш милейший Елеазар?
Она кивнула и пролепетала:
— Отдай мне Калликста! Прошу тебя! Все стало бы настолько проще! Я тебя заклинаю!
— Значит, это настолько важно...
— Да, я... я люблю его.
— Увы, ты меня этим весьма огорчаешь. Но о том, чтобы я тебе сделал такой подарок, и речи не может быть.
— В таком случае разреши мне купить его у тебя. Хотя мое состояние не идет ни в какое сравнение с твоим, я уверена, что смогу заплатить в тысячу, в десять тысяч раз больше его цены.
— Ну уж нет. Я отказываю тебе по двум вполне определенным причинам. Во-первых, этот фракиец в деловом отношении сущий гений. Если бы не это, его бунтарский нрав давно бы заставил меня избавиться от него. А во-вторых, тебе пора положить конец своему легкомысленному порханью и обзавестись мужем.
— Что?!
— Помолчи! Я говорил с императором. Он согласился помиловать отца Дидия Юлиана при условии, что его сын вступит в брак, гарантирующий нам его верность. Иначе говоря...
— Ни за что! Я никогда не выйду за него! Это же трусливое тщеславное ничтожество, он только и умеет, что председательствовать на пирах. Никогда!
Внушительные песочные часы, стоящие на этажерке в библиотеке, почти опустели. Карпофор неторопливо перевернул их и лишь потом, кривя губы в циничной усмешке, промурлыкал:
— Скажи, Маллия, тебе ведь едва ли понравится, если какая-нибудь недобрая душа шепнет твоему дорогому Калликсту, что это ты выдала властям его подругу...
— Где ты пропадал? — в один голос закричали Карвилий и Эмилия.
Калликст мягко отстранил подбежавшую служанку:
— Не стоит так волноваться, все уже уладилось.
Он подошел к повару. Тот выглядел невероятно постаревшим.
— Я был там, в Большом цирке...
Карвилий медленно поднялся, снял со стены бурдюк из козьей шкуры и налил себе вина, привезенного из Латия. При этом стало заметно, что руки у старика слегка дрожат.
— Мы беспокоились, — потухшим голосом произнес он. — Были уверены, что с тобой тоже стряслась беда.
— К несчастью, она обрушилась только на Флавию.
— Нет, ты ошибаешься, — отозвался повар. — Наша Флавия обрела мир и покой. Она теперь с Господом.
Калликст напрягся.
— И я догадываюсь, что ты получил доказательство этого.
Все последние дни, даже теряясь в тумане опьянения, фракиец не переставал спрашивать себя, что станется теперь с душой девушки. В каком обличье ей суждено заново воплотиться. То ему мечталось, что она станет чайкой, то альбатросом — какой-нибудь вольной птицей, чья свобода не ведает иных пределов, кроме линии горизонта. Но в глубине души его томил страх перед гневом богов, которые в наказание за то, что она их предала, могут сделать ее в следующем воплощении пауком или еще каким-нибудь мерзким насекомым.
Тут до его сознания дошли слова, которые только что произнес Карвилий:
— Он еще сказал: «Я есмь хлеб жизни: вкусивший хлеба сего, будет жить во мне».
— Снова речи этого Назареянина...
Он грустно, через силу усмехнулся и обронил:
— Как бы там ни было, сам-то он умер, тут уж никаких сомнений.
— Умер и воскрес.
Калликст собрался возразить, но Эмилия положила ему руку на плечо:
— Скажи мне одну вещь, — попросила она мягко. — Нам бы хотелось, чтобы ты подтвердил кое-какие слухи.
— Слухи?
В смущении служанка потупилась, так что Карвилию пришлось объяснить:
— Рассказывают, будто Флавия умирала с улыбкой на устах.
Если так, подумал Калликст, пораженный до глубины души, стало быть, все верно. Не он один — другие тоже видели эту улыбку.
— Да, — отвечал он в замешательстве, — она до последнего мгновения не переставала улыбаться.
— И ты уверен, что не ошибаешься?
— Нет. Я ее хорошо видел. Я ведь был всего в нескольких шагах. Казалось, будто она не ощущает никакой боли.
— Она была лучшей из нас, — тихо проговорил Карвилий. — Мы только стараемся стать христианами, а она христианкой действительно была.
Старик отвернулся. Слезы затуманили его взгляд.
— Почему же ты плачешь? Ведь если поверить вашим словам, она теперь блаженствует.
— Это слезы счастья, а не печали. Я убедился, что Господь наш ее не покинул.
— Ваш Господь... Вечно, снова и снова — этот
— Он и твой тоже, Калликст, даже если ты упорно отказываешься признать его.
— Значит, этим спорам никогда конца не будет!
Молодой человек встал, лицо сделалось жестким:
— Я здесь не для того, чтобы еще раз покопаться в секретах вашей веры. Случилось кое-что куда более серьезное: Елеазар пронюхал, что вы христиане. И Карпофору доложил.
Служанка придушенно вскрикнула, но Карвилий сверх ожидания безмятежно отозвался:
— Вот и прекрасно. Стало быть, и мы войдем в число избранных.
— Мне жаль тебя разочаровывать, но я сильно опасаюсь, что столь долгожданный час твоей казни настанет еще не завтра. Видите ли, наш хозяин не любит терять своих рабов, особенно во имя христианской веры. Он приказал вилликусу держать рот на замке. Если бы я мог вообразить, насколько приятной новостью окажется для вас сообщение о возможности вашей скорой смерти, признаться, я бы воздержался
