Отсалютовав мне, он сделал шаг и встал рядом. Тут же передо мной появился младший лейтенант и встал по стойке «смирно».
– Вольно! – произнес я. Это была первая команда, отданная мной.
После этого начальник прочитал следующее имя из списка – Вилли фон Хоффен. Вилли шагнул из строя и, маршируя, направился к нему, не в силах сдержать легкую улыбку.
– Теперь вы второй в команде этого батальона.
Вилли встал с правой стороны от меня. Затем были назначены четыре командира, двух из которых я видел впервые. Лейтенант Фокс, командир отряда А, лейтенант Шварц, командир отряда В, лейтенант Берг, командир отряда С, и лейтенант по фамилии Вульф, командир отряда D.
Все захлопали, и группа новых командиров, чеканя шаг, промаршировала мимо и встала в нашу шеренгу. Я чувствовал себя чуть ли не самым великим во всем мире, стоя перед множеством людей, и земля уходила у меня из-под ног. Где-то в глубине души я сомневался в правильности выбора. Что касалось Вилли и еще нескольких человек, то они на сто процентов подходили для этой работы, но раз случилось так, что выбрали и меня, то я должен был быть готов выполнить свою задачу настолько хорошо, насколько это возможно.
Остаток дня пролетел незаметно. Во второй его половине прямо на учебном плацу построили платформу. С двух ее сторон водрузили два пулемета, а саму платформу украсили флагами. На асфальте начертили белые линии, обозначавшие месторасположение каждого из четырех отрядов.
И вот настал звездный час. Обычно в другие дни в это время мы ужинали, но в тот вечер все было по- другому.
Кругом горели яркие огни, и повсюду развевались флаги, а мы маршировали под музыку военного оркестра. В ста метрах от платформы на парад собралась вся Академия, и мы вышагивали так четко, что я ощущал, как под нашими ногами дрожала земля. Мы с Вилли, как лидеры батальона, маршировали чуть впереди, в двадцати пяти шагах. Начальник нашего лагеря восседал на породистом скакуне сразу же за платформой, и, когда мы приблизились к нему, он крикнул:
– Отряды А, В, С, D. Стой! Раз, два! Направо!
Прозвучала следующая команда:
– Смена караула!
И мы с Вилли направились к платформе.
Подойдя ближе, я узнал адмирала Канариса и старшего адмирала Деница. Мы отдали честь и отрапортовали на русском языке. Адмирал Канарис засмеялся:
– Вы должны простить их, грос-адмирал, но эти мальчики уже так свыклись с мыслью, что они русские, что даже сейчас не могут выйти из образа.
После его слов я доложил по-немецки, но от сильного волнения мой язык заплетался, и слова звучали немного смешно:
– 115-е прусское подразделение военно-морских сил построено и готово выполнить любое задание.
Адмирал Канарис улыбнулся мне, и они в сопровождении своих офицеров секретной службы спустились с платформы. Здесь же рядом стоял маленький стол, где лежал церемониальный меч, который адмирал Дениц поднял. Адмирал Канарис сделал шаг в нашу сторону, и оркестр заиграл государственный гимн. Когда стихли последние аккорды, адмирал Канарис поднял меч в воздух, вытянув перед собой на уровне груди. Мы с Вилли положили руки на меч, и начальник школы произнес клятву верности:
– Именем фюрера, своей семьей и родиной, мы клянемся, клянемся честью всегда встречать врага лицом и никогда не поворачиваться к нему спиной. И скорее мы отдадим свою жизнь, чем нарушим эту клятву.
Повторив клятву, мы возглавили строй и повели всех в украшенный обеденный зал. Еда уже была на столах, а ряды бутылок с вином растянулись по всей их длине. Возле каждой тарелки стоял бокал с вином. Вилли усмехнулся.
– Значит, тот запас спиртного в грузовике в любом случае предназначался для нас, – прошептал он.
За другим столом, лицом к нам расположились адмирал Дениц, адмирал Канарис, начальник школы и другие офицеры. И хотя они и остались на обед, но просидели вместе с нами недолго, поэтому мы чувствовали себя свободно и могли шутить, не сдерживая эмоций. Сначала казалось, что вина довольно много, но на самом деле все было строго рассчитано, поэтому никто из нас при всем желании не смог бы напиться. Но чтобы чувствовать себя абсолютно счастливыми, нам было вполне достаточно и этого.
Во время произнесения церемониальных речей нам объявили, что следующий день будет нашим последним днем пребывания в школе. У каждого из нас было не так много вещей, которые требовалось упаковывать. Только форма и еще немного обмундирования; ни газет, ни книг, которые могли сделать содержимое наших чемоданов тяжелее. Мы приехали сюда налегке и точно так же уезжали отсюда. Ничего не изменилось, кроме того, что теперь вместо мальчиков мы стали настоящими мужчинами. И более того, теперь мы были свободны и могли передвигаться без сопровождения охраны.
На следующее утро все мы были заняты тем, что писали письма домой. В письмах говорилось о том, что теперь мы стали солдатами и офицерами, и о том, что наконец-то наше обучение завершено. Естественно, мы не имели права писать о том, чему нас конкретно учили. После полного молчания в течение трех лет было бы неверно ограничиваться общими фразами. Я сидел и думал, о чем же писать, как вдруг услышал по переговорному устройству свое имя. Минуя коридор и подбежав к кабинету, я увидел начальника нашей школы, стоявшего с другим военным, одетым в форму полковника. Это был пожилой человек, с усами и бородой рыжего цвета. Он протянул руку и назвал меня по имени. Сначала я не узнал его. И хотя голос казался мне знакомым, я все еще не мог поверить своим глазам и ушам. Я всмотрелся пристальнее. Это и в самом деле был мой дед. Он сказал, что знает все обо мне и о том, что у меня не было возможности общаться с родственниками, но его и все другие семьи студентов все это время хорошо информировали о состоянии здоровья их детей, а также об их успеваемости. Конечно, они не знали подробностей нашей деятельности, но информации, которая доходила, было достаточно. Затем он сказал:
– Георг, посмотри на меня.
Я стоял перед ним, совершенно позабыв о своих мечтах о том, что он увидит меня в звании офицера, да и он, наверное, в тот момент не думал об этом. Потом, похлопав меня по плечу, он произнес:
– Я знал, ты выдержишь все, что бы тебе ни уготовила судьба.
На свидание нам отвели только десять минут, и, когда я узнал об этом, ему уже было пора уходить. Внешне эта встреча выглядела несколько официальной и даже холодной, но изнутри нас переполняли чувства.
Вернувшись в комнату, я с трудом дописал письмо, выдавливая из себя слова, вдруг зазвонил телефон. Говорил начальник, который сообщил, что через два часа состоится сбор и мы отправляемся на железнодорожную станцию. Меня очень обрадовало это сообщение, так как перспектива маршировать впереди строя и вести всех за собой казалась очень заманчивой. Но, как всегда, все мои предположения не оправдывались: когда подошло время, мы покинули школу и отправились на станцию, запевая строевую песню, я оказался сидящим вместе с Вилли и начальником школы в военной машине, украшенной флагом.
Шофер вез нас на станцию, и по мере отдаления я стал забывать и о школе, и о том, как кого звали. Мы пожимали друг другу руки и желали удачи, а прощальные слова начальника уже не звучали так жестко, как обычно. Так же как психиатр, доктора и все остальные, он вел себя сдержанно, а в его голосе звучали грустные нотки.
Четыре отряда маршем прошли по станции, и нам отдавали честь и смотрели так, как будто мы были генералы. Все это льстило мне, и я сказал себе: «Вот что значит быть настоящим солдатом, и так будет всегда».
Потом начальник повернулся к нам, и мы с Вилли четко отсалютовали ему. Он посмотрел на нас долгим взглядом и, ничего не сказав, отвернулся и пошел в сторону. Мы остались предоставлены сами себе и теперь нетерпеливо ожидали поезда.
Глава 4
Четыре сотни мальчишек заполнили станцию. Она находилась совсем недалеко от лагеря, и
