К тому времени, когда Карл фон Кунов оставлял командование в Эльзасе в середине января, дни выступа девятнадцатой армии на западном берегу Рейна были сочтены. Он действительно оставлял позади катастрофическую ситуацию. Офицер, ответственный за национал-социалистическую пропаганду, посланный Гитлером для оценки ситуации в девятнадцатой армии, совместно с генерал-фельдмаршалом фон Рундштедтом, главнокомандующим на Западе, составил отчет, в котором ситуация описывается следующим образом:
«Чем дольше наблюдаешь девятнадцатую армию в ее трудных боях в Эльзасе, тем больше становится уважение к этой сражающейся группе, которая, в конце концов, является не действительно обученной армией, но фактически собранной „кучей“. Совершенно удивительно, что, несмотря на это, в этой „куче“ появилась полноценная организация. Безусловно, однако, теперь это опустошенная организация. Даже самая сильная воля ломается в непрерывных боях. Многие отдельные личности уже на пределе своих возможностей. Если было бы возможно дать им хотя бы два дня сна, ситуация могла бы измениться. В результате потерь есть полки с численностью в 80–150 бойцов; то, что подобные части действительно могут продолжать сражаться, вдвойне внушительно[43]. Всюду решающее значение оказывают личные качества людей. Многие офицеры считают, что их жизнь окончена, и хотят продать ее подороже»[44].
Если Карл фон Кунов мог однозначно отнести себя к тем личностям, которые имели «решающее значение», другой офицер, уезжавший в то же самое время, точно не мог. Генрих Гиммлер, рейхсфюрер СС и командующий группы армий «Оберрейн», оставил командование 24 января 1945 года, как раз перед концом для девятнадцатой армии на западном берегу Рейна, после чего командование вернулось к группе армий Г.
К середине января Арденнский выступ был практически стерт на севере. Американцы потеряли там примерно 81 000 человек, но немцы из группы армий Б потеряли более 100 000. Что еще важнее, они потратили свои последние существенные танковые ресурсы в этом гамбите и буквально не могли проводить никакие наступления, кроме самых минимальных локальных ударов, до конца войны на Западе. Ко времени отъезда Карла фон Кунов из Эльзаса операция «Нордвинд» была остановлена в Нижних Вогезах, и хотя активные бои на северном конце Эльзасской равнины продолжались еще две недели, они были практически бессмысленными.
Лишь за несколько дней до того, как Grossjohann пересек Рейн в последний раз за время войны, Советы начали свое последнее наступление на Востоке. Четыре миллиона советских войск в шестидесяти восьми полевых армиях, поддержанные тринадцатью воздушными армиями, ударили 12 января по обороне групп армий Центр, А и Юг. Происходя вслед за огромными потерями, понесенными в Арденнах и в «Северном Ветре», это наступление окончательно решило судьбу немцев в так называемом «Кольмарском котле» — не будет ни подкреплений, ни замены: и никоим образом бойцы не могли получить те «два дня отдыха», которые рекомендовал эмиссар Гитлера.
20 января, спустя всего несколько дней после того, как Карл фон Кунов прибыл в Берлин в отпуск, французская первая армия с восьмью французскими и одной американской дивизией (3-й пехотной) атаковала оставшиеся в Эльзасе части девятнадцатой армии. Хотя на бумаге перспективы казались неоднозначными, разрушительные действия боев в Вогезах с середины октября оставили семь немецких дивизий с не более чем 50 000 бойцов, включая вспомогательные части. Даже в этом случае первые несколько дней наступления не шли гладко для Союзников, и Эйзенхауэр решил передать полный американский XXI корпус с двумя дополнительными американскими пехотными дивизиями (28-й и 75-й). Этого было наконец достаточно, чтобы сломить последнее сопротивление девятнадцатой армии. К счастью для немцев, Гитлер позволил отступление на восточный берег Рейна, но, по крайней мере, 22 000 немецких солдат были потеряны в последних боях в Южном Эльзасе к 9 февраля 1945 года.
198-я Пехотная дивизия успела переправиться через Рейн в общей сложности приблизительно с пятьюстами бойцов.
Следующим утром мой верный Йозеф взял меня во Фрайбург в Брайсгау, откуда я начал свое путешествие в восточном направлении. В данный момент было уже ясно, что я не мог поехать домой в Восточную Пруссию. Все же я решил подольше остаться в Берлине. Медсестра, которую я знал из России, смогла получить для меня комнату для ночевки около железнодорожной станции Фридрихштрассе. В 1943 году, когда я второй раз отправлялся на Восток, она и я ехали в одном купе, и с тех пор у меня был ее домашний адрес. Она была молодой женщиной, которая действительно не вписывалась в сцену тех дней.
В возрасте семнадцати лет она, дочь прусского правительственного чиновника, забеременела. Отцом ребенка был «двенадцатилеток» с военно-морского флота. Все произошло, когда она и горничная семьи тайно посещали танцы для служащих. Ее мать, с которой я познакомился в Берлине, была очень решительной, реалистично смотрящей на вещи и практичной леди, которые часто встречаются в тех кругах. Она энергично препятствовала планам своей дочери выйти замуж за моряка. Мать вела свою дочь через изящный семейный дом, объясняя ей: «Это — окружение, в котором ты росла. Ты хочешь потратить оставшуюся часть своей жизни в двухкомнатной квартире среди мелкой буржуазии?» Дочь поняла, что она, вероятно, не хотела так жить, и оставила идею брака. Ее ребенок, маленькая девочка была эвакуирована из Берлина в Силезию, но все теперь очень волновались, увидят ли они ее снова в добром здравии. Русские были уже почти там.
В тот же самый день я получил урок о том, как хорошие манеры среди офицеров изменилась в те дни. Как только я сел за стол в кафе около железнодорожной станции Фридрихштрассе, появился армейский патруль во главе с капитаном для осмотра бумаг присутствовавших солдат. Поведение, с которым этот офицер попросил мои документы, было чрезвычайно близко к линии между краткостью и нарушением субординации. Можно было действительно ощущать удовлетворение этого кабинетного воина от того, что он мог беспокоить кавалера Рыцарского креста. К сожалению, он даже нашел причину продолжать меня беспокоить, потому что в моей офицерской книжке не было записи, подтверждавшей награждение Рыцарским крестом.
Так как я знал, что генерал-лейтенант Виктор Линнарц из офиса персонала подписал мое временное подтверждение собственности, я предложил инквизитору позвонить в тот офис. Когда я спросил его, не думает ли он, что солдат, носящий Немецкий крест в золоте и с увольнительной запиской в его кармане, лично подписанной его командующим армией, чувствовал бы необходимость украсить себя Рыцарским крестом, он просто пожал плечами. Он потребовал, чтобы я прошел с ним до его отделения, что я отказался сделать. Я объяснил, что я все равно должен был съездить в Далем, где я оставил свой багаж, в котором было свидетельство о награждении. Итак, целый армейский патруль сопровождал меня в Далем, а поездка туда и обратно, конечно, заняла больше чем два часа. В присутствии моего довольно опасного знакомого я вырыл свидетельство из своего рюкзака и сунул его под нос «цепного пса», который явно был разочарован. Он пробормотал извинения, вместе с упреком, что я не должен был упустить соответствующую запись в офицерской книжке. Окончательно устав от всей этой ерунды, я напомнил ему, что только за семьдесят два часа до этого, в Хартманнсвиллеркопфе, у меня были совсем другие проблемы, чем проверять, все ли записи сделаны в моей книжке!
Так как я надеялся, что моя семья сумела сбежать из Восточной Пруссии, я предположил, что они нашли убежище у друзей в Кёнигсберге в Ноймарке. Я был прав. Лишь день спустя я отвез свою семью в Людвигслуст, где, по крайней мере, я знал несколько человек. Местный мэр устроил их в красивом доме графини Фосс. Позднее, когда русские вошли в Людвигслуст, моя семья бежала на запад и затем жила в окрестностях Гамма в Вестфалии. Достаточно скоро я вернулся на Западный фронт.
За время моего отпуска девятнадцатая армия после тяжелых боев оставила плацдарм в Эльзасе. Тем временем мой прежний командир 198-й дивизии, генерал-майор Шиль, также был «послан в пустыню» как козел отпущения. Ему, очевидно, не дались действительные чудеса. В его отсутствие полковник Барде взял командование над тем, что осталось от дивизии. Будучи повышен до генерал-майора, он был убит в бою за несколько дней до конца войны.
