В них у меня, как это всегда одобрительно отмечает Биг Джим, «крысино-острый негритянский зад».
Да, я хорошо подготовилась. Записала на нескольких каталожных карточках возможные темы разговора и засунула в сумочку. В случае заминки я, пошарив незаметно, будто в поисках губной помады, преподнесла бы новую увлекательную тему:
«новая пьеса Хайнера Мюллера[24] о жизни»,
«спорная передовица в „Цайт“ о конференции министра иностранных дел»,
«реформа здравоохранения»,
«эвтаназия».
Или ближе к личности собеседника:
«отношения c родственниками»,
«врач между человеком и машиной».
Естественно, свои оригинальные мнения по всем этим вопросам я выработала с помощью Биг Джима. Под конец, однако, Джим заметил, что мне надо всего лишь оставаться такой, как всегда. Смех, да и только! На какой планете живет этот парень?
Я оставалась точно такой, как всегда. Моя глупость такова, что я не способна даже толком соврать. Хуже того – я готова выболтать все планы, мною для себя разработанные.
Через десять минут я поведала д-ру Хофману о своих тактических маневрах – и о назначении встречи, и о диете – и выложила на стол все припасенные каталожные карточки.
Через двадцать минут он предложил перейти на ты, через сорок – спросил, была ли я у психотерапевта, а через час мы выяснили следующее:
– мы оба страдаем от властности наших отцов;
– мы любим рекламу и знаем наизусть некоторые рекламные слоганы.
Я напела ему свою любимую рекламу: I like those Crunchips gold'n brown. Spicy and tasty and crispy in sound! Uuuah! Crunchips! Crunch mit![25]
Даниэль ответил гениальным диалогом:
– Скажи-ка, разве может спортивная женщина вроде тебя есть шоколад?
– Конечно может, но только легкий. Такой, как йогуретт.
Ха! Я взяла пробку от винной бутылки, зажала ее в кулак и произнесла глубокомысленным тоном:
–
Он сказал:
– Лучшие шины для вашей машины.
– Мы оба считаем, что есть веские причины выключать телевизор на то время, пока в нем фигурируют Чарльз Бронсон, Берт Рейнолдс, Чак Норрис, Халк Хоган или Катя Риман.
– Мы оба находим, что Изабель Аджани всегда выглядит так, как будто ее вот-вот стошнит.
– Мы оба находим, что анчоусы, каперсы и брюссельская капуста на вкус такие же, как Изабель Аджани на вид.
– Мы оба любим поздние киносеансы.
– Мы ненавидим людей, говорящих: «Знаю я вас, братьев Хитрюшинских», «зарядил Дождевич», «теперь давай-ка сделаем Расчёткина», «Поцелуйчиков!».
Это был превосходный вечер. Много вина. Много смеха. И, надо сказать, для врача Даниэль обнаружил необычайное чувство юмора.
Все врачи, которых я до сих пор знала, были зашорены до невозможности. Бесконечно разглагольствовали на свои профессиональные темы – о мокнущих сыпях (кожный врач; не рекомендуется всем, кто и впредь хочет есть с нормальным аппетитом), о мелкоклеточной бронхиальной карциноме (врач-легочник; не рекомендуется курильщицам) или о случаях раздвоения сознания (психиатр; ни при каких обстоятельствах).
Даниэль рассказывал веселые истории из своего тяжелого детства. Которое, надо признать, было тяжелым преимущественно для его родителей. Дело в том, что он никогда не любил делать уроки. Что, конечно, в порядке вещей. Но когда он в восьмой раз явился в школу с невыполненным заданием, то придумал весьма своеобразную отговорку. Разразившись слезами, он сказал учительнице, что его отец скончался несколько недель назад. Что теперь он полностью утратил душевное равновесие и рассчитывает на сочувствие.
Два месяца подряд учительница ему не докучала. Но это – до ближайшего родительского собрания. Папаша Хофман, здоровый как бык, был там впервые и очень удивился, когда классная руководительница, поприветствовав сначала его супругу, обратилась к нему с вопросом: «А вы? Вы, очевидно, новый спутник жизни госпожи Хофман?»
С помощью второй бутылки вина мы скатились до низшей ступени соблюдения приличий. Было самое время направить беседу в эротическое русло. Как свидетельствует мой опыт, обсуждение эротических тем действует на собеседников возбуждающе. Я уже собралась приступить к делу и рассказать забавную историю из моей половой жизни, как Даниэль посмотрел на часы. Дорогие часы. Но очень плохой знак! Не наскучила ли я ему? О боже, боже мой!
Не зашла ли я слишком далеко? Неужели я не заметила, как проболталась о своем неизменно повторяющемся кошмаре? (Я иду мимо какой-то большой строительной площадки, и ни один рабочий не посвистывает мне вслед.) Или упомянула о моем серьезном нарушении инстинкта порядка? (Я знаю, что у
