только «господин иностранец» заметил А-кью.
– Что тебе?
– Я…
– Пошел вон!
– Я хочу присоединиться…
– Убирайся!.. – И «господин иностранец» замахнулся своим «похоронным посохом».
Чжао Бай-янь и бездельники закричали:
– Господин приказал тебе убраться! Почему ты ослушался?
А-кью прикрыл голову руками и, не помня себя, бросился за ворота, но «господин иностранец» не преследовал его. Пробежав несколько десятков шагов, А-кыо пошел медленнее. Сердце его сжимала тоска. «Господин иностранец» не допустил его к революции, а другого пути у него нет. Отныне А-кью уже не мог надеяться, что придут люди в белых шлемах и в белых панцирях и позовут его. Все его чаяния, надежды, стремления планы были уничтожены одним взмахом палки. Теперь его уже не волновало, что бездельники разнесут эту новость и Маленький Дэн или Бородатый Ван станут насмехаться над ним.
Кажется, никогда еще А-кью не пребывал в таком унынии. Он утратил всякий интерес к своей закрученной на макушке косе, даже почувствовал презрение к ней. Всем назло он решил сейчас же раскрутить косу, но почему-то не сделал этого. Прошатавшись до ночи, он выпил в долг две чашки вина и вновь пришел в хорошее настроение. В его сознании снова возникли смутные образы людей в белых панцирях и белых шлемах.
Однажды, досидев, как обычно, до закрытия винной лавки, А-кью вернулся в храм Бога земли.
«Бум!» – вдруг донеслось с улицы. Любитель всяких происшествий, А-кью тотчас же устремился в темноту. Впереди послышались шаги нескольких человек, потом кто-то пробежал мимо. А-кью повернулся и помчался вслед за бегущим. Человек свернул в сторону – А-кью тоже. Неизвестный остановился, и А-кью остановился. Подойдя к неизвестному, А-кью обнаружил, что это всего-навсего Маленький Дэн.
– В чем дело? – сердито спросил А-кыо.
– Чжао… Грабят дом почтенного Чжао… – задыхаясь, ответил Дэн.
Сердце А-кью учащенно забилось. Маленький Дэн скрылся в темноте. А-кыо побежал дальше, то и дело останавливаясь. Как человек бывалый, имевший дело с людьми «подобной профессии», он, осмелев, добрался до угла улицы и внимательно прислушался – там вроде бы кто-то разговаривал. Потом увидел людей, выносивших сундуки, домашнюю утварь и кровать нинбоского образца. Кажется, они были в белых шлемах и белых панцирях, но все это произошло как в тумане. Надо бы подойти ближе, однако ноги не слушались А-кью.
Ночь выдалась безлунная, и стояла такая тишина, будто вернулись времена великого покоя, царившего при императоре Фу Си.[76] А-кью оставался на углу, пока у него хватило сил, а мимо него все тащили и тащили сундуки, домашнюю утварь, нинбоскую кровать, на которой спала жена сюцая. Он просто не верил собственным глазам, но твердо решил остаться незамеченным и в конце концов вернулся в свой храм.
В храме была черная, как лак, тьма. А-кью тщательно запер ворота и ощупью пробрался в свою каморку. Лег и постепенно успокоился. Итак, люди в белых шлемах и белых панцирях действительно пришли, но его не позвали. Они унесли много хороших вещей, а на его долю ничего не досталось…
«И все потому, что Поддельный заморский черт – будь он проклят! – не допустил меня к революции. Иначе разве я не получил бы своей доли?» – негодовал А-кыо.
Чем больше он думал об этом, тем больше злился, и под конец душа его переполнилась горечью. В гневе он тряхнул головой и прошептал:
– Не допустили. Только вам можно. Ну, погоди, Поддельный заморский черт! Ты – мятежник, а мятежникам – ш-ша! – рубят головы… Вот возьму и донесу… Посмотрим тогда, как тебя заберут в ямынь[77] и отрубят тебе голову… А добро отберут. Всей твоей семье отрубят… ш-ша… ш-ша…
IX
Великое завершение
Ограблением дома Чжао вэйчжуанцы были и обрадованы и напуганы. Те же чувства испытывал и А- кью. Однако спустя четыре дня, ровно в полночь, А-кью схватили и отправили в город. В эту, тоже темную, ночь отряд солдат, отряд самообороны, отряд полиции и еще пять сыщиков незаметно подошли к Вэй- чжуану, воспользовавшись темнотой, окружили храм Бога земли и выставили пулемет прямо против входа. А-кью не показывался. Долгое время вообще не было никакого движения. Наконец начальник потерял терпение и назначил награду в двадцать тысяч медяков тому, кто первым проникнет к А-кью. Тогда два солдата из отряда самообороны, пренебрегая опасностью, отважились перелезть через стену. Вслед за ними отряды объединенными усилиями проникли в храм и схватили сонного А-кью, который пришел в себя, лишь когда его проволокли мимо пулемета.
В город А-кью привели только в полдень. В старом полуразрушенном ямыне солдаты, миновав пять или шесть тесных проходов, втолкнули его в какую-то каморку. Он споткнулся, и не успел еще выпрямиться, как сбитая из неотесанных бревен дверь захлопнулась, ударив его по пятке. В каморке были глухие стены без окон. Привыкнув к темноте и оглядевшись, А-кью заметил в углу двух человек.
Сердце А-кью билось тревожно, но он не унывал, потому что его каморка в храме Бога земли была не выше и не светлее этой. Его соседями оказались двое деревенских парней. А-кью постепенно разговорился с ними. Один из них сообщил, что господин цзюйжэнь требует с него долг, который не уплатил его дедушка;[78] другой сам не знал, за что его взяли… Когда они, в свою очередь, стали расспрашивать А-кью, тот бойко ответил:
– За то, что я захотел присоединиться к революции.
В этот же день, к вечеру, его выволокли из каморки и втолкнули в большой зал, где прямо против входа восседал старик с начисто выбритой, блестящей головой. А-кью подумал, что это монах, но тут же заметил, что старика охраняют солдаты, а по обеим сторонам от него стоят еще человек десять в длинных халатах. У некоторых были бритые головы, как у старика, у других волосы, длиной в целый чи, спускались на плечи, как у Поддельного заморского черта. У всех были злые, бандитские физиономии, и все они снисходительно рассматривали А-кыо. Он сразу же сообразил, что сидящий перед ним старик – важная птица. Ноги у А-кью сами собой подогнулись, и он опустился на колени.
– Говори стоя! Поднимись с колен! – хором закричали люди в длинных халатах.
А-кыо, конечно, их понял, но чувствовал, что не удержится на ногах. Тело непроизвольно клонилось вниз, и в конце концов он снова опустился на колени.
– Рабская душа! – с презрением сказали люди в длинных халатах, но вставать его больше не заставляли.
– Говори всю правду, как было дело! Этим ты облегчишь свою участь. Мне все известно. Признаешься – отпустим! – глядя в лицо А-кью. тихо и отчетливо произнес старик с блестящей головой.
– Сознавайся! – закричали люди в длинных халатах.
– Вначале… я хотел… сам присоединиться!.. – запинаясь, ответил сбитый с толку А-кью.
– Почему же ты не пошел? – ласково спросил старик.
– Поддельный заморский черт не позволил…
– Глупости! Теперь поздно выкручиваться… Где твои сообщники?
– Чего?
– Люди, которые в тот вечер ограбили дом Чжао?
– Они не позвали меня. Они сами все унесли! – возмущенно заявил А-кью.
– А куда они ушли? Скажи, и мы тебя отпустим, – добавил старик еще ласковей.
– Я не знаю… Они не позвали меня…
Тут старик глазами подал знак, и через минуту А-кью снова очутился за решеткой в каморке.
На следующее утро его опять вытащили и отвели в Большой зал. Там все было, как накануне. На
