все, что могло броситься в глаза, должно было иметь норвежскую марку. Не должно было быть ничего немецкого. В кают-компании висели портреты норвежского короля и королевы и даже тесть их, английский король Эдуард, добродушно улыбался со стены. Тут же лежали подушки кустарной норвежской работы с вышитым национальным гербом. Были припасены письма из Норвегии на мое имя и на имя матросов, ибо известно, что каждый моряк носит в своих карманах всегда ворох писем. Мои письма были делового характера, матросские ? любовного.
Мы должны были ожидать, что судно наше возбудит подозрение неприятеля, и он захочет не только проверить документы, но и основательно осмотреть команду. Можно было предполагать, что офицер, производящий осмотр, спросит у капитана бумаги какого-нибудь матроса и будет задавать ему вопросы о его родине, о том каковы окрестности такого-то города, существуют ли железные дороги, как фамилия бургомистра, где живет его брат, дядя или тётка, на каком судне он плавал три года тому назад, куда ходило это судно и т. д. Нужно было подготовиться ответить на всякий такой каверзный вопрос. Фотографии каждого матроса должны были также иметь норвежское клеймо. Одних фотографий сколько пришлось раздобыть! Ведь, нельзя было забыть ни жен, ни детей, ни родителей каждого матроса!
Самое трудное было с письмами. Почтовые марки должны были быть со штемпелем Гонконга, Гонолулу, Иокогамы и т. п., одним словом, всех тех мест, где адресат в свое время бывал и получал эти письма. Требовались штемпеля из всех стран света, Сфабриковать их стоило немало труда. Нужно было, чтобы письма выглядели потрепанными и при этом не в одинаковой степени. В норвежских документах и судовых книгах, которые мы достали, все люди был и обозначены в качестве матросов «Малетты», и при этом были перечислены все корабли, на которых они раньше плавали. Для старого моряка, проплававшего 15?20 лет, нужно было придумывать целую биографию. Один лежал тогда-то в лазарете, другой сломал себе ногу и т. д. Во всем должна была быть точность и аккуратность. Если, например, отец Хенрика Ольсена значится в книге умершим, то у него должны иметься письма от матери и двух сестер. Нужно было призвать на помощь всю изобретательность, чтобы сделать «Малетту №2» свободной от всяких подозрений.
Оставалось придумать боевое имя для нашей «Малетты». Это было всецело предоставлено мне и было самой головоломной задачей! Сначала я хотел назвать её «Альбатросом», в память того альбатроса, что спас мне когда-то жизнь. Но это название уже носил минный заградитель, уничтоженный у шведских берегов. Тогда я решил назвать наше судно «Морским Чёртом».
Судно было готово, все бумаги были в порядке, пробное плавание на реке Везер вполне удалось. Команда теперь была вызвана из отпусков.
В темную ноябрьскую ночь судно вышло из устья Везера и стало на якорь в Немецком море. В то же время вся команда была собрана в Вильгельмсгафена в отдаленной части гавани. При свете фонаря я проверил явившихся людей. Все были в сборе. Мы сели в паровой баркас и отправились в путь. Никто из матросов не знал куда и зачем он отправляется. Вначале многие подозревали, что мы идем в Гельголанд, но он вскоре остался позади, и мы вышли в открытое море. Наконец, из темноты вырисовывается силуэт парусного корабля, стоящего на якоре. Баркас направляется к нему, и тут только все догадываются, что им суждено быть командой этого судна. Все задают себе вопрос: «Что все это должно значить?»
На палубе не видно ни одного орудия, но зато в кормовом отсеке имеется мотор. Часть команды спускается в нижнюю палубу. Здесь оборудованы прекрасные жилые помещения. Были приложены все заботы, чтобы как можно лучше обставить команду. Предполагалось ведь, что она годами будет вдали от родины. Вместо подвесных гамаков, для всех имелись койки, для унтер-офицеров была устроена кают- компания. Так называемая «норвежская» команда помещалась в носовой части судна. Норвежские виды в рамках, норвежские девушки, стены, разукрашенные норвежскими флагами. Всё это возбуждало всеобщее любопытство. Наконец, на каждого имелось в рундуках штатское платье, что также возбуждало всякие догадки.
Чтобы попасть в ту часть нижней палубы, где помещалась команда, говорившая только по-немецки, нужно было сначала пройти через потайную дверь в шкафу и затем через люки, хорошо замаскированные на случай неприятельского осмотра. Люки эти были прорезаны в палубе под ларями с дождевым платьем, с голиками и швабрами и т. и. Лари были выбраны большого размера, чтобы в случае необходимости в них могли спрятаться 6?7 человек и сразу выскочить на верхнюю палубу. Все, что могло быть подозрительно, две старые пушки и все военное снаряжение было спрятано в трюмах.
Команда не успела хорошенько осмотреться на корабле, как была отдана команда: «Все наверх, с якоря сниматься!» Мы вышли в море и зашли за остров Сюльт. В этом убежище никто не мог нас видеть. Всякое сообщение с берегом было прервано. Здесь в течение 8 дней были сделаны все последние приготовления и объяснена команде задача нашего судна. На верхнюю палубу был погружен лес. Его искусно расположили, чтобы преградить насколько возможно доступ во внутренние помещения судна.
В мачтах, над палубой, были сделаны потайные двери. За ними, в выдолбленной пустоте, лежали маузеры, ручные гранаты и винтовки, а также военные морские фуражки и бушлаты. Двери отворялись внутрь, путем скрытой пружины, и снаружи не были заметны.
«Норвежская» команда должна была основательно выучить свои роли. Каждый получил свое норвежское имя и подробно ознакомился с местом своей родины ? все необходимые сведения были почерпнуты из путеводителей и других книг. Фотографии и многочисленные письма были розданы по рукам.
Все было приведено в полную готовность, мы ждали только благоприятного ветра, чтобы выйти в море. Вдруг поступает радио: «Не выходить, ждать пока вернется подводная лодка «Дейчланд». Английская блокада была, по случаю похода в Америку этой торговой подводной лодки, значительно усилена.
Мы ждем дни, ждем недели. «Малетта», сходства с которой мы добивались изо всех сил, выходит из Копенгагена и как бы удирает от нас! Что теперь делать? Весь план рушился. Мы хотели выйти на день раньше «Малетты» с таким расчетом, что, если английская блокадная охрана запросит по радиотелеграфу Копенгаген, оттуда должен последовать ответ, что «Малетта» действительно вышла в море. Радиотелеграфная разведка была для нас самым опасным камнем преткновения. Нужно было его обойти, во что бы то ни стало. Это техническое вспомогательное оружие современной войны наиболее усложняло нашу военную хитрость.
Единственным для нас исходом было обратиться к Ллойд-Регистру[9], в котором значились все суда сообразно их величине и особым свойствам. Мы могли подобрать себе любое судно, но как узнать где оно находится? По размерам и остальным данным, у нас было больше всего сходства с шхуной «Кармоэ». Итак, приходилось остановить на ней свой выбор.
Чего только стоит изменить судовые бумаги! Имя судовладельца, время постройки, верфь, длина, ширина и осадка судна, различные особые данные, разряд по страхованию ? все эти цифры должны были быть изменены в десяти различных документах. При этом нигде не должно было быть заметно следов, что цифры переправлены. В конце концов это более или менее удалось. При не особенно ярком освещении документы выглядели прекрасно.
Но к чему все это могло служить, если мы не знали, где находится судно. Случай натолкнул нас просмотреть последние норвежские торговые газеты, которые мы взяли с собой для бутафории. В одной из них, в отделе «Движение судов», мы прочли: «Кармоэ» отведена в Киркваль для осмотра». Проклятое невезение! Хоть начинай все сначала! Отчаяние уже овладевало нами. Новых документов мы не могли достать, ведь у нас не было связи с берегом. Все равно! Я упорный оптимист. К чёрту Ллойд-Регистр, есть еще другой, он лучше и никогда не подведет, это «регистр любви»! Ирмой звали мою возлюбленную, «Ирмой» пусть называется и наше судно! Это должно пройти!
«Кармоэ» подчищается, пишется ? «Ирма», все же остальные данные и цифры остаются без изменения. Двукратная подчистка названия бросалась, однако, сильно в глаза: буквы расплылись. Что делать? Здесь могла помочь только самая грубая рука на корабле.
? Плотник, принесите топор и вырубите все иллюминаторы в каюте!
Зияющие дыры от вырубленных иллюминаторов были грубо заколочены досками, как это принято делать после повреждении, причиненных штормом.
В каюте развешивается мокрое белье, и все, не исключая матрасов и выдвижных ящиков, заливается целыми ведрами воды. Нужно было быть последовательными и ничего не оставлять сухим. Судовые документы были завернуты в мокрую пропускную бумагу, чтобы все чернила хорошенько расплылись. Можно было тогда ничего не объяснять англичанам, ? разбитые иллюминаторы и вода в каюте говорили
