в лице НСДАП это отношение стало весьма прохладным. Разнузданное поведение «партийных бонз», вызывающий образ жизни многих партийных функционеров, прежде всего Геринга, вызывали откровенную неприязнь у солдат, воспитанных в прусских традициях чести и достоинства. Сухопутные войска не могли не протестовать против самоуправства гауляйтеров и любых попыток партии распространить свое влияние на военнослужащих. Солдаты не желали подчиняться диктату партии. Мы осознавали свою ответственность за обеспечение внешней, а при необходимости и внутренней безопасности рейха и рассматривали себя в качестве опоры государства как органа, статус которого не зависит от конкретного соотношения политических сил. В связи с этим мы полагали, что вермахт неотвратимо нуждается в самоутверждении, причем как в интересах повышения собственной боевой мощи, так и в интересах государства.
Можно с уверенностью сказать, что и в те годы, и в дальнейшем почти до конца войны вермахту не только удалось сохранить сплоченность и единство своих рядов, но и стать прибежищем для тех, кто ощущал угрозу своей жизни и благополучию со стороны режима. И лишь после неудавшегося покушения на Гитлера 20 июля 1944 года сухопутные войска окончательно потерпели поражение в борьбе за свою самостоятельность.
Каждый, кто не понаслышке знаком с такими солдатскими ценностями, как верность долгу и приверженность старым традициям, поймет, почему многие действия режима, т. е. Гитлера и его сподвижников, во внутриполитической сфере вызывали стойкое неприятие у солдат. Ведь применяемые нацистами методы достижения политических целей были абсолютно несовместимы с идеалами и традициями прусского государства с его идущей еще от Фридриха Великого религиозной и политической терпимостью и реализованным раньше, чем где бы то ни было, принципом правового государства.
Впрочем, тогда многое из того, что мы знаем и понимаем сейчас, представало для многих из нас в совсем ином свете. Мы полагали, что живем в государстве с авторитарной формой правления, которая в период между первой и второй мировыми войнами во многих странах считалась необходимой для преодоления имеющихся трудностей, а иногда рассматривалась и как единственно возможный выход из кризиса. После пережитых в годы Веймарской республики многочисленных потрясений и смуты, после всех выпавших на нашу долю унижений многие видели в сильной государственной власти спасение от хаоса, который грозил рейху в 1932/33 годах. Наученные горьким опытом республиканского режима с его безграничной демократией и терпимым отношением к радикальным партиям, мы теперь считали, что у нового режима должны быть развязаны руки для борьбы с коммунистической идеологией и практикой, пусть даже и с применением антидемократических методов. При этом мы не учли того, что те же методы могут быть использованы и для достижения иных целей, например для борьбы против церкви или для проведения политики расовой дискриминации, свидетелями чего стали очень скоро. К сказанному необходимо добавить, что проводимая нацистами политика террора и насилия оставалась почти незамеченной для большей части населения, во-первых, потому, что акты насилия осуществлялись по возможности в тайне от населения, во-вторых, потому, что своего полного размаха они достигли лишь во время войны и, в-третьих, потому, что репрессии были направлены против строго определенных групп населения и не коснулись основной его массы. Наконец, даже те случаи произвола властей, о которых становилось известно широкой общественности, часто воспринимались, к сожалению, как неизбежные издержки любых революционных преобразований.
Впрочем, если все отмеченное выше может быть отнесено в большей или меньшей степени к подавляющему большинству немецкого народа, то про армию можно сказать, что примерно до 1938 года она существовала как бы на острове, в стороне от всего происходившего. После путча Рема ни СА, ни появившиеся позднее СС и гестапо еще довольно долго не рисковали трогать армию, по крайней мере до тех пор, пока Гитлер не перестал удерживать их от этого. И в самом деле, на кого могли произвести самое большое впечатление поразительные успехи политики нацистов до 1938 года включительно, если не на вермахт?
Сегодня мы вправе задаться вопросом о том, как могло случиться, что целый народ и армия как его часть, ослепленные очевидными, но, как оказалось, временными и весьма сомнительными успехами, закрывали глаза на вопиющее нарушение моральных и этических норм, составляющих основу любого государства. В качестве одного из возможных объяснений можно было бы назвать произошедшую переоценку ценностей, в результате которой приверженность к извечным заповедям любви и взаимного уважения уступила свое место преувеличенной тяге к материальному благополучию. Думаю, что такая участь постигла в двадцатом столетии далеко не одну только Германию. Так пусть же это станет для всех нас горьким, но весьма поучительным уроком!
Открытым остается и вопрос о том, почему в те годы, когда вермахт еще не был окончательно втянут в смертельную схватку, от исхода которой зависело само существование Германии, он не предпринял практически ничего для противодействия произволу и всесилию властей. Сказать, что мы, солдаты, также были ослеплены многими достижениями правящего режима, и что мы так же, как большая часть немецкого народа, плохо понимали происходившее и недостаточно хорошо представляли себе, что нас ждет впереди, значит сказать только часть правды. Другую ее часть следует искать в ответе на вопрос о возможности и целесообразности вмешательства армии в управление государством.
Тот, кто считает, что при необходимости армия должна с оружием в руках выступить против правительства, совершающего противозаконные действия или допускающее грубые политические просчеты, волей-неволей признает за ней право контроля за государственной властью. Ввиду своей чрезвычайной важности и сложности данная проблема заслуживает отдельного рассмотрения.
Нет никакого сомнения в том, что в те годы у армии существовала легальная возможность воздействовать на государственное руководство, прежде всего через военнослужащих вермахта, одновременно являвшихся министрами правительства, т.е. через военного министра фон Бломберга и министра авиации Геринга. Как известно, ни тот ни другой не предприняли даже попыток как-то повлиять на Гитлера и его партию. Можно также представить себе теоретически, что другие представители высшего военного руководства, в частности, верховные главнокомандующие сухопутными войсками и военно- морскими силами должны были оказывать соответствующее давление на этих министров и через них на самого Гитлера. Однако за подобными действиями, противоречащими немецким военным традициям, могла стоять только угроза открытого неповиновения, от которой недалеко и до преступного сговора с целью совершения военного переворота. Все, кто достаточно хорошо знал Гитлера, должны были понимать заведомую бесперспективность таких попыток. Ни один диктатор, особенно такой, как Гитлер, никогда не позволит кому-либо навязать ему чужую волю. И даже если он в течение какого-то времени будет делать вид, что готов пойти на уступки, то в дальнейшем он, выиграв время, при первой же возможности расправится с предателями и после этого еще сильнее закрутит гайки в государственной машине. С тоталитарным режимом можно справиться только одним способом: осуществлением государственного переворота. В то время это означало насильственное свержение правительства и устранение с политической арены Гитлера и его ближайших сподвижников.
Но мог ли государственный переворот, движущей силой которого стали бы сухопутные войска, быть совершен не только без участия двух других видов вооруженных сил вермахта, но и без одобрения со стороны народа? Ни той ни другой предпосылки не было в течение всего периода пребывания Гитлера у власти, если не считать последних недель войны. Кроме того, ни один военный руководитель не пользовался тогда такой мощной поддержкой народа, которая позволила бы ему надеяться на успех в борьбе против Гитлера. Авторитет фюрера в народе и в армии, завоеванный в период с 1933 по 1938 годы, был практически непререкаемым. Победы, достигнутые в первые годы войны, только еще больше укрепили его.
Можно было понять эмигрантов, которые не могли как следует представить себе тогдашнее соотношение политических сил, и тех людей, которые были далеки от власти, когда и те и другие рассчитывали на то, что армия свергнет правительство, опирающееся только на силу, и заменит его на правительство, признающее только власть закона. Точно так же можно с пониманием отнестись к тем, кто особенно сильно пострадал от преступлений нацистского режима и склонен винить вермахт в бездействии по отношению к власти.
Однако для военных руководителей Германии того времени вопрос стоял совсем по-другому. Они вынуждены были делать выбор между поддержкой Гитлера и его режима, который, несмотря ни на что, спас страну от полного краха, пусть даже и ценой насилия и беззакония, и гражданской войной. Взять на себя
