Утерянные победы

непродолжительное время этот «мешок» превратился в черкасский котел.

Штаб группы армий планировал нанести удар по противнику, продвигавшемуся в глубь бреши между 4 и 1 танковыми армиями с трех сторон, взяв противника в клещи.

С востока – из расположения 1 танковой армии – 7 ак наносил противнику удар во фланг. Корпус удалось высвободить из упомянутого выше выступа фронта благодаря тому, что по приказу командования группы на Днепре были оставлены только слабые прикрытия. В результате этого 7 ак, по крайней мере, не попал затем в черкасский котел.

С запада 46 тк должен был нанести удар по другому флангу противника. Он в тот момент еще только подходил из Франции.

С юга наносил удар высвобожденный группой армий из Днепровской дуги 3 тк. Его задача состояла в том, чтобы, маневрируя, задержать и сковать противника, пока оба других корпуса не сосредоточатся для атаки.

Во второй половине января контрудар был нанесен. Правда, небольшое количество имевшихся в нашем распоряжении сил вынудило нас провести его в два этапа, так как брешь между 4 и 1 танковыми армиями за это время увеличилась почти до 75 км.

Первый удар наносили 7 ак и 3 тк в восточной части этой бреши по 40 армии противника. Затем также концентрическим ударом 3 тк и 26 тк, в котором приняли участие кроме танковых дивизий 1 пд, 4 гсд и 18 ад, в западной части бреши были окружены и разбиты крупные силы советской 1 танковой армии. В результате последнего удара – данными относительно первого удара я сейчас не располагаю – противник потерял наряду с 8000 убитыми только 5500 пленными, 700 танков, свыше 200 орудий и около 500 противотанковых орудий. Наши войска во время этих боев нанесли урон четырнадцати стрелковым дивизиям и пяти танковым и механизированным корпусам. Однако противнику, безусловно, удалось вывести, по крайней мере, часть людей из окружения[99].

В то время как все это происходило, между командованием группы и ОКХ продолжались переговоры относительно хода дальнейших операций. Неоднократно командование группы подчеркивало, что необходимо, наконец, предоставить правому флангу группы армий свободу маневра, то есть отказаться от намерения удерживать Днепровскую дугу, которое уже давно является с оперативной точки зрения ошибочным. В письме, направленном Гитлеру через начальника Генерального штаба, я остановился на аргументах, приведенных Гитлером 4 января для обоснования необходимости удержать Днепровскую дугу. Я писал, что позиция Турции, Болгарии и Румынии не столько зависит от того, удержим ли мы Крым, сколько от наличия боеспособного правого фланга немецких войск перед восточными границами обоих последних государств.

Командование группы снова подчеркивало, что развитие событий на всем южном крыле Восточного фронта определяется тем, будет ли своевременно выдвинута за левый фланг группы армий в район Ровно большая армия. Это может быть достигнуто путем высвобождения сил с правого фланга группы армий в результате отвода его на сокращенный фронт, или путем переброски соединений группы армий «Север», или эвакуации армии из Крыма. Только если мы своевременно сосредоточим эту армию в районе Ровно, можно будет предотвратить глубокий охват северного фланга группы армий и тем самым отход всего южного крыла Восточного фронта к Румынии. В то время как начальник Генерального штаба сухопутных сил был вполне согласен с нашим предложением и пытался добиться принятия его Гитлером, последний упрямо оставался на своей позиции «удерживать любой ценой». От него нельзя было добиться оперативного указания о том, как должны в общем, а не только сегодня проводиться дальнейшие операции.

Подобное руководство операциями было тем более нетерпимым, что, по мнению ОКХ, противник все еще располагает крупными резервами, а с возможностью использования их рано или поздно придется считаться. Как можно было разумно воевать, когда Гитлер не говорил даже командующим группами армий, как он представляет себе в общем плане продолжение военных действий? Как следовало при этих обстоятельствах, если упомянутые резервы противника действительно существуют, заблаговременно учесть возможность их ввода в бой? Я описал это нетерпимое положение в цитируемом ниже письме.

«Управление войсками, если оно ставит перед собой цель добиться успехов, должно состоять в хорошо организованном взаимодействии различных командных инстанций, основывающемся на ясных указаниях командования и правильной оценке обстановки. Командование группы армий не может думать в пределах одного дня. Оно не может обойтись указанием о том, что необходимо удерживать все, если оно видит, что дальнейший ход операций противника может привести к охвату наших войск, который в свою очередь приведет к решительному успеху противника; командованию же будет нечего противопоставить охватывающей группировке. Поэтому я прошу, чтобы ОКХ сделало из направленных мною ранее писем, содержащих оценку обстановки, необходимые выводы или указало на то, в чем командование группы при оценке обстановки на ближайшее время ошибается.

Если, однако, к нашим предложениям, сделанным на основе выводов, к которым пришло командование группы армий, исходя из доступных ему данных, Главное командование не только не будет прислушиваться, но и по-прежнему будет молчать, тогда вообще о взаимодействии командных инстанций не может быть и речи».

Когда и на это письмо не последовало никакого ответа, я написал длинное личное письмо самому Гитлеру. В нем я еще раз ясно изложил обстановку группы армий, оперативные возможности, которыми располагает противник, а также то, в каком состоянии находятся войска. Я недвусмысленно дал понять, как, по моему мнению, будут развиваться события, если мы не будем действовать в духе предложений группы армий. Я особенно подчеркивал настоятельную необходимость сосредоточения в ближайшее время крупных сил за северным флангом группы армий, чтобы предотвратить ясно намечающийся обход этого фланга, который будет иметь далеко идущие последствия. В связи с этой необходимостью, а также опасностью, угрожающей вслед за тем окружением южного фланга группы армий в Днепровской дуге, я в заключение писал:

«Я позволю себе, мой фюрер, закончить следующими словами: для нас сейчас речь идет не о том, чтобы избежать опасности, а о том, чтобы встретить неминуемую опасность так, чтобы преодолеть ее».

Этому письму суждено было сыграть несколькими днями позже некоторую роль во время моего столкновения с Гитлером.

Двадцать седьмого января Гитлер собрал всех командующих объединениями Восточного фронта и многих других офицеров, занимающих высокие должности в Ставке фюрера. Он пожелал сам сделать нам доклад о необходимости национал-социалистского воспитания в армии. Чем сложнее становилась обстановка на фронте, тем большее значение он придавал «вере» в окончательную победу. Эта «вера» стала играть для него большую роль при отборе командиров на должности от командира дивизии и выше.

Уже по тому, как поздоровался со мной Гитлер во время обеда, предшествовавшего докладу, было видно, что он не простил мне критику, которая содержалась в моих замечаниях о руководстве военными действиями, сделанных 4 января.

В своем докладе он осмелился бросить в лицо высшему офицерскому составу сухопутных сил, имевшему столь большие заслуги, примерно следующие слова: «Если когда-нибудь необходимо будет сражаться до конца, то ведь, очевидно, фельдмаршалы и генералы должны будут последними стать на защиту знамени».

Я не имею привычки молча выслушивать оскорбления. Слова Гитлера, однако, должны были восприниматься каждым солдатом как сознательно брошенный высшим офицерам армии вызов, который в форме риторического вопроса ставил под сомнение их мужество и стремление до конца выполнить свой солдатский долг.

Все присутствовавшие привыкли, как солдаты, молча выслушивать речь своего начальника и поэтому молчали. Но я воспринял заключающееся в словах Гитлера скрытое оскорбление так сильно, что кровь