Утерянные победы

строились из расчета крупных оперативных задач, для осуществления которых, как выяснилось, не имелось в достаточном количестве ни летного персонала, ни самолетов. Здесь не место рассматривать вопрос, почему так случилось. Во всяком случае, было фактом, что ВВС смогли высвободить 170000 человек, причем они могли бы это сделать и значительно раньше. Ведь мечта о ведении оперативной воздушной войны практически лопнула вместе с битвой за Англию.

Теперь из этих 170000 человек в рамках ВВС создавались соединения для ведения наземных боев. Если учесть, что в свое время ВВС имели широкую возможность выбора при наборе рядовых, то речь шла, несомненно, о первоклассных солдатах. Если бы они осенью 1941 г. влились в качестве пополнения в дивизии сухопутных сил, эти дивизии сохранили бы свою полную боеспособность, и тогда сухопутным силам Германии не пришлось бы испытать многих трудностей зимы 1941/42г. Но создавать из этих солдат дивизии в рамках ВВС было чистым безумием. Где могли эти дивизии получить необходимую боевую и общевойсковую подготовку, откуда было взять боевой опыт, совершенно необходимый для войны на востоке? Откуда в составе ВВС смогли взяться командиры дивизий, полков и батальонов?

Во время нашей беседы я подробно изложил Гитлеру все эти соображения, а немного позже представил их ему в памятной записке. Он выслушал мои аргументы, но заявил, что он основательно обдумал эти вопросы и все же будет придерживаться своего мнения. Через некоторое время тогдашний начальник оперативного отдела штаба группы армий «Центр», всегда хорошо осведомленный благодаря дружбе с адъютантом Гитлера, сообщил мне по этому вопросу следующее: требование сформировать собственные дивизии в рамках ВВС Геринг обосновывал перед Гитлером тем, что он не может отдать «своих» солдат, воспитанных в национал-социалистском духе, в сухопутные силы, в которых имеются еще священники и которыми командуют вильгельмовские офицеры. Своим же подчиненным он сказал, что ВВС также должны принести жертвы, чтобы не только сухопутные силы были тем видом вооруженных сил, который один или главным образом один приносит жертвы. Вот такими аргументами Геринг смог уговорить Гитлера принять его план!

В остальном наша задача под Ленинградом приближалась к концу. Во время моего приезда в Винницу Гитлер сказал мне, что штаб 11 армии, вероятно, будет переведен в состав группы армий «Центр» в район Витебска, где имелись признаки предстоявшего в ближайшее время крупного наступления противника. Мы должны были при возможности ответить наступающему противнику контрнаступлением. Гитлер, правда, заявил мне, что если он сам со своей ставкой покинет Винницу, то я получу командование над группой армий «А». После того как Гитлер отстранил фельдмаршала Листа от командования этой группой (ввиду расхождения во мнениях по одному вопросу, но без всякой основательной причины), Гитлер сам командовал «по совместительству» этой группой армий. Это положение было нетерпимым. Но еще удивительнее было то, что Гитлер в этот момент сказал в связи с моим возможным назначением на пост командующего этой группой армий. На будущий год он предполагает, заявил Гитлер, предпринять силами группы механизированных армий наступление через Кавказ на Ближний Восток! Это характерный признак того, насколько утопической еще в то время была его оценка военной обстановки в целом и оперативных возможностей в частности.

На последние дни под Ленинградом приходится событие, явившееся самым тяжелым ударом, какой мог постигнуть лично мою дорогую жену, меня самого и наших детей: смерть нашего старшего сына Геро. Он погиб 29 октября за нашу любимую Германию, будучи лейтенантом 51 мотострелкового полка моей старой 18 дивизии. Да простят мне, что я говорю здесь о своей личной утрате, хотя, находясь под моим командованием, подобным же образом отдали свои жизни за Германию многие тысячи молодых немцев. Жертва, принесенная нашим сыном, конечно, была такой же, как жертва, которую пришлось принести тысячам и тысячам немецких юношей, их отцам и матерям. Но меня поймут, что в этих моих воспоминаниях должно быть место и для нашего сына, отдавшего свою жизнь за отечество. Он будет представлять здесь многих других, которые прошли вместе с ним тот же путь, которые пожертвовали тем же, чем и он, и которые продолжают жить в сердцах своих близких, как наш любимый мальчик в наших сердцах.

Наш Геро, родившийся в канун нового 1923г. и погибший 19 лет от роду, был от рождения слабым ребенком. С раннего детства он страдал от астмы, и только благодаря неусыпным заботам моей дорогой жены он вырос юношей, который смог стать солдатом. Уже с детства ему пришлось из-за физических недугов во многом отказывать себе, но это все же привело к тому, что он быстро развивался и выработал в себе сильную волю, чтобы справляться с требованиями, предъявляемыми жизнью, несмотря ни на какие препятствия.

Геро был ребенком, заслуживавшим особой любви, серьезным и задумчивым, но вместе с тем и жизнерадостным. Скромный, всегда готовый оказать помощь и верный долгу, – таким прошел он свой жизненный путь и выполнил изречение, произнесенное при его крещении: «Но он радостно шел своей дорогой!»

Когда он в 1940 г. сдал экзамен на аттестат зрелости в рыцарской академии[52] в Лигнице (Легница), его желанием было стать солдатом, а именно, солдатом того рода войск, в котором служил в свое время и я, солдатом пехоты, которую зовут царицей полей, так как на ней искони лежала основная тяжесть боя. Не стоит говорить о том, что мы, его родители, понимали его желание пойти по пути поколений его предков, и это желание во время войны было для него само собой разумеющимся, хотя моя жена и я никогда не пытались побудить его к выбору этой профессии. Профессия офицера, стремление быть воспитателем немецкой молодежи вести ее за собой, когда его призывал к этому долг, – это было у него в крови. Поэтому, получив аттестат зрелости, он вступил в 51 мотострелковый полк в Лигнице (Легница) и в качестве пехотинца участвовал в летней кампании 1941 г. в России. Он стал унтер-офицером и получил Железный крест за спасение товарища, раненного во время поиска и отставшего от своей поисковой группы. Осенью 1941 г. он возвратился на родину, поступил в военное училище и весной 1942 г. стал офицером.

После тяжелого заболевания и отпуска он снова прибыл в свой любимый полк, сражавшийся в составе 16 армии южнее озера Ильмень. Я имел радость увидеть его, когда он ненадолго побывал у меня в моей командирской машине во время сражения у Ладожского озера. После этого я видел его еще раз, когда я 18 октября навестил своего друга, генерал-полковника Буша, в штабе 16 армии. Он пригласил на вечер Геро, и мы весело провели время вместе с Бушем и моим любимым адъютантом Шпехтом, который погиб несколькими днями позже.

Утром 30 октября 1942 г. мой верный начальник штаба генерал Шульц, преемник Велера, после доклада утренней сводки сообщил мне, что мой сын Геро погиб прошлой ночью от русской авиабомбы. Будучи в своем батальоне офицером для поручений, он в этот момент шел на передний край, чтобы передать приказ одному командиру взвода.

31 октября мы похоронили моего дорогого сына на берегу озера Ильмень. Дивизионный священник 18 мотострелковой дивизии, Крюгер, совсем в духе нашего сына, начал свою речь следующими словами:

«Он был рядовым лейтенантом пехоты».

После погребения я на несколько дней вылетел домой, к своей дорогой жене, которая особенно любила этого нашего сына и заботилась больше всего о нем, доставлявшем нам только радость, хотя и перемежавшуюся иногда заботами из-за его недугов, которые он мужественно переносил. Мы вложили его душу в руки божьи.

Геро Эрих Сильвестр фон Манштейн, как многие, многие молодые немцы, погиб перед лицом врага, как храбрый солдат. Профессия офицера была его призванием. Он прошел свою жизнь, хотя и молодым, но с удивительной зрелостью взглядов! Если можно говорить о благородном юноше в настоящем смысле этого слова, то он был именно таким, причем не только по своему внешнему виду – высокий, стройный, хрупко сложенный, с продолговатым, благородным лицом, – но, прежде всего по своему характеру, убеждению. В этом юноше не было ничего фальшивого. Скромный, любящий, всегда готовый помочь, серьезный по своим взглядам, но одновременно и веселый, он испытывал не честолюбие, а только чувство товарищества и больше того – чувство любви к людям. Его мысли и душа были открыты для всего доброго и прекрасного. Он был потомком многих поколений солдат; но именно благодаря тому, что он был вдохновенным немецким солдатом, он был благородным человеком в подлинном смысле этого слова, человеком и христианином.