собой лучший заслон против азиатского влияния. Разве можем мы отдать все это? К тому же турки будут сражаться до последнего, чтобы не делить с русскими своего контроля за Дарданеллами. Тогда вы неминуемо получите на этом фронте войну вдобавок к появлению русских на Средиземном море». Гитлер задумчиво поглядел на меня, но ничего не сказал.
Информация о гарантиях, предложенных Болгарии Молотовым, позволила мне составить достаточно ясное представление о цене, которую нам придется заплатить за полноценный союз с русскими. Мы находились на перекрестке дорог истории. Я мог понять, насколько заманчивым должна казаться Гитлеру идея противопоставить Британской империи и Соединенным Штатам свой союз с русскими. Его решение могло изменить лицо мира. С этой мыслью я перед уходом сказал ему: «Не забывайте, что в январе 1933 года мы с вами объединили свои силы для того, чтобы защитить Германию – а вместе с ней и всю Европу – от коммунизма».
Вернувшись в Анкару, я не мог предоставить туркам сколько– нибудь достоверную информацию о действительном содержании переговоров с Молотовым. Риббентроп постарался, чтобы стали известны только самые незначительные детали. Если бы правда вышла наружу, мы только еще крепче привязали бы Турцию к западным союзникам. Граф Шуленбург из Москвы уже советовал Риббентропу 30 октября не объявлять о предполагаемом присоединении Венгрии, Румынии, Словакии и Болгарии к державам оси до приезда Молотова и проконсультироваться прежде с русским министром иностранных дал. Несмотря на то что важность вопроса возрастала по мере того, как переговоры все больше затрагивали проблемы Балканского полуострова, ни Гитлер, ни Риббентроп не касались этой темы. Когда же тем не менее венгерские министры графы Телеки и Чакай 20 ноября посетили Вену, чтобы объявить о союзе с державами оси, у меня вырвался вздох облегчения. Если бы существовало намерение облегчить путь к полноценному союзу с Россией, то о возникновении новой германской сферы влияния на Балканах не было бы объявлено. Как нам теперь известно, Гитлер сказал венграм, что Россия – безразлично, под личиной царского империализма или интернационализма коммунистов – представляет собой «омрачающее горизонт облако. Если Германия уйдет с Балканского полуострова, то туда немедленно вторгнутся русские, точно так же, как они сделали это в государствах Балтии».
Румыния присоединилась к оси 24 ноября, а через два дня в Берлине был получен первый подробный ответ Молотова на предложение Риббентропа о создании альянса. В качестве предварительных условий выдвигались требования о немедленном выводе германских войск из Финляндии, заключение пакта о взаимной помощи между Болгарией и Советским Союзом, предоставление баз для советских сухопутных и морских сил в Босфоре и Дарданеллах и признание территорий к югу от Батума и Баку в направлении Персидского залива сферой преобладающего влияния русских. Секретная статья предполагала проведение совместной военной акции в случае отказа Турции присоединиться к альянсу.
Гитлер ответил на этот документ отдачей приказа своим начальникам штабов начать планирование операции «Барбаросса». Подготовка к войне с Советским Союзом должна была начаться немедленно и закончиться к 15 мая 1941 года.
Не мне судить, в какой степени повлияли мое сопротивление русским желаниям и представленные мной в Берлине политические рекомендации на отказ Гитлера выполнить требования России, касавшиеся Балканского полуострова. В тот момент мне ничего не было известно о состоявшемся уже решении отменить вторжение в Англию и сконцентрировать все доступные силы против Советского Союза. У меня, профессионального военного, не могла возникнуть сама мысль о том, что Гитлер пойдет на риск войны на два фронта, которую, по моим предположениям, в любом случае должен был предотвратить Генеральный штаб. Мою совесть успокаивает по крайней мере тот факт, что не было принято альтернативного решения, которое было бы равнозначно предательству Европы.
Глава 26
Дуэль из-за Турции
Героическое сопротивление Греции привело к остановке итальянского наступления. Из докладов нашего посланника в Афинах, моего давнего коллеги князя Эрбаха, явствовало, что следует ожидать британского военного вмешательства. Это, в свою очередь, ставило перед Гитлером вопрос об оказании помощи Италии и выводило на передний план проблему Балкан в целом. Такое развитие событий давало классический пример трудностей ведения войны в составе коалиции, когда один из партнеров разрушает замыслы другого, поскольку между ними нет общей, согласованной платформы о целях и средствах борьбы.
Вслед за инструкторами и учебными подразделениями, которые Германия отправила в Румынию, в январе 1941 года последовали несколько дивизий. Если бы эта армейская группа была послана в Грецию, то ей пришлось бы пересечь территорию Болгарии, а это, несомненно, привело бы к вступлению в войну Турции. Необходимость выполнения ее обязательств в рамках Балканского пакта стала бы уже настолько очевидной, что она не смогла бы и впредь отказываться от этого, вопреки британскому давлению.
В это время Генеральный штаб по требованию Гитлера подготовил меморандум о наилучших методах продолжения войны с Великобританией в условиях, когда воздушная операция оказалась недостаточной для подготовки вторжения. В меморандуме настойчиво повторялась мысль о том, что нанесение смертельного удара по Британской империи возможно только путем нападения на жизненно важные для ее снабжения объекты – Суэцкий канал и нефтяные месторождения в Персии. Для Германии единственные пути выхода в эти районы пролегали по Североафриканской пустыне или через Сирию. При отсутствии морского господства в Восточном Средиземноморье второй из двух маршрутов должен был проходить по территории Турции. Надежды на итальянцев упали до нуля после провала их операции в Киренаике, а единственный альтернативный путь проходил вдоль исторической линии наступления[176] через Сирию в направлении дельты Нила.
В условиях, когда Турция принадлежала к враждебному лагерю, эта возможность также исключалась. Риббентроп, для которого международные соглашения ничего не значили, засыпал меня требованиями убедить турок в необходимости денонсации договора с Великобританией (поскольку Франция уже не могла больше рассматриваться в качестве активного участника соглашения) и заставить их выступить на стороне Германии. Мой обычный ответ, что Турция намерена выполнять свои договорные обязательства, не только казался ему непостижимым, но и служил доказательством моей неспособности как дипломата навязать туркам свою волю. Подход Гитлера был куда более реалистичным. Мне удалось ясно показать ему, что, хотя Германия сможет легко достичь проливов и форсировать их без излишних затруднений, его следующий этап наступления окажется для нас самоубийственным. Оборона Анатолии в условиях, когда наступающие войска будут иметь единственную линию снабжения, проходящую через Эскишехир и высокие горы Тавра, с бесчисленными мостами и туннелями, окажется для отважных и решительных турок делом очень простым. Мой военный атташе оказывал мне полнейшую поддержку, нарисовав для Генерального штаба наглядную картину того, с чем придется столкнуться при проведении подобных действий. Кроме того, во время одного из своих визитов в Германию я смог убедить начальника Генерального штаба генерала Гальдера в совершенной невыполнимости такой операции, и все это, вместе взятое, повлияло на Гитлера. Германское министерство иностранных дел очень любило принижать достоинства дипломатов – выходцев из военной среды, однако в некоторых случаях оказывалось, что и у них есть свои преимущества.
28 января я направил Гитлеру еще один большой доклад о положении в Юго-Восточной Европе, в котором особо указывал на опасности, связанные с подключением Болгарии к происходящим здесь боевым действиям. Я рекомендовал ему в случае, если он сочтет необходимым послать войска в Грецию для отражения угрозы британских десантов, непременно обратиться с личным посланием к президенту Турции. В нем ему следует указать на ограниченный характер проводимой операции, гарантировать неприкосновенность турецкой территории и пообещать отдать приказ всем германским частям не приближаться к болгаро-турецкой границе ближе чем на тридцать километров.
