В своем докладе я сделал особый упор на колоссальный промышленный потенциал Америки, который, указывал я, может обеспечить производство практически любого желаемого количества продукции. Проблема сводилась только к финансированию. Единственный остававшийся открытым вопрос состоял в масштабах кредитов, которые Соединенные Штаты готовы были предоставить. Союзники старались употребить все мыслимые способы для втягивания Соединенных Штатов в войну. А потому, по моему глубокому убеждению, следовало проявлять величайшую заботу о сохранении, насколько это возможно, дружественных отношений между Соединенными Штатами и Германией. Германские агенты не должны предпринимать никаких попыток саботажа, Германия должна сделать заявление, что противоречия в вопросе подобающего использования подводных лодок будут разрешены, и не предпринимать попыток ведения неограниченной подводной войны. Я постарался объяснить генералу, насколько сильно повлияло потопление «Лузитании» на увеличение враждебности к Германии в общественном мнении Соединенных Штатов. Он разделял общее мнение наших соотечественников, что подобное отношение к нам неправомерно, и не мог понять, как может государство, в формировании которого люди германского происхождения играли столь значительную роль, отдавать все свои симпатии противоположному лагерю. Я сказал ему, что, если бы в Соединенных Штатах был проведен сейчас референдум, он наверняка продемонстрировал бы явное одобрение большинством населения политики нейтралитета, а между тем 90 процентов органов прессы симпатизируют союзникам. Одна-две серьезные политические ошибки со стороны Германии неизбежно приведут большинство людей в Америке к одобрению объявления войны. Кроме того, Соединенные Штаты являются морской державой, и, хотя их возможности в этом отношении не получили еще должного развития, они разделяют британскую концепцию свободы мореплавания. Я был абсолютно убежден в том, что наши методы ведения подводной войны в конце концов неминуемо приведут к открытому конфликту, если только не будет предпринято попыток внести в них необходимые коррективы.
Тогда генерал спросил у меня, к какой же политике должны прибегнуть центральные державы в случае ограничения масштабов подводной войны. Я ответил, что нам необходимо дать всему миру ясно понять, что мы не ведем завоевательной войны. На наших границах не существует территориальных проблем, которые можно было бы рассматривать как
Фалькенгайн был чрезвычайно умным человеком. Он много путешествовал и был близко знаком с зарубежными странами. Без сомнения, он понимал ограниченность ресурсов, находившихся в распоряжении центральных держав. С другой стороны, он столкнулся с ситуацией, в которой германский военно-морской флот, и так занимавший при кайзере весьма независимую позицию, получил определяющее влияние на выбор внешнеполитического курса страны. Сам кайзер был убежденным сторонником военно– морской политики Тирпица, которая более, чем что-либо другое, привела перед войной к ухудшению наших отношений с Великобританией. Поэтому методы, избранные для ведения подводной войны, станут определяющим фактором нашей политики. Хотя Фалькенгайн и выразил полное согласие с моими выводами, их практическое воплощение в жизнь перед лицом возражений, исходящих от самого кайзера и от Тирпица, представляло собой чрезвычайно сложную проблему.
Он завершил нашу беседу такими словами: «Моим долгом как солдата и как начальника штаба является доведение этой войны до победного завершения. До тех пор, пока продолжается морская блокада, одни военные операции не могут привести к решающему успеху. Адмирал фон Тирпиц утверждает, что «только неограниченная подводная война способна вывести нас из этого тупика». Союзная блокада не соответствует правилам ведения войны на море и обрекает центральные державы на медленную смерть от голода. Поэтому Германия имеет право как с военной, так и с моральной точек зрения использовать для ее прорыва любые средства. «Я обязан использовать это оружие, если командование военного флота гарантирует успех от его применения. И они дали мне такую гарантию», – заключил он.
Я мог только ответить на это Фалькенгайну, что по-прежнему убежден: такое решение, в случае его применения на практике, неизбежно повлечет за собой вступление в войну Соединенных Штатов. В этом случае война будет проиграна.
Фалькенгайн поднялся и сказал: «Вам уже известно мое мнение касательно способов доведения этой войны до успешного завершения. Мне приходится попросить вас серьезно поразмыслить над возможностью пересмотреть свои взгляды по этому вопросу с учетом упомянутых мной соображений».
«Ваше превосходительство, – ответил я, – моя убежденность вытекает из близкого знакомства с событиями, происшедшими в Соединенных Штатах за последние полтора года. Боюсь, что мое мнение остается неизменным».
Несколько следующих дней были насыщены встречами и беседами. Я посетил двух ведущих морских офицеров – адмирала фон Гольцендорфа и адмирала фон Мюллера. Их интерес к моим описаниям жизни в Соединенных Штатах быстро сменился изумлением, когда они поняли, что я являюсь бескомпромиссным противником их политики использования подводных лодок. Это была проблема, занимавшая в тот момент в Германии все умы, и тот факт, что некто, владеющий личными знаниями о положении в Соединенных Штатах, может высказывать по этому вопросу взгляды, не совпадающие с взглядами руководителей страны, совершенно не пришелся им по вкусу.
Германский канцлер, господин фон Бетман-Гольвег, также попросил меня лично отчитаться перед ним. Я повторил аргументы, которые уже представлял Фалькенгайну. Сейчас передо мной был не солдат, занятый исключительно вопросами военного применения имеющихся у него средств, но ответственный политик, глава германского правительства. Он был знаком с проблемой в широчайшем контексте и был занят изысканием способов завершения войны таким образом, который бы гарантировал сохранение влияния центральных держав и не создал бы у народа ощущения, что все понесенные им жертвы напрасны. Канцлер тоже чувствовал, что войну невозможно выиграть с помощью одного только вида оружия, и разделял мое мнение о том, что неограниченная подводная война приведет к вступлению в конфликт Америки и к поражению Германии. Он сказал мне, что использует все средства, имеющиеся в его распоряжении, чтобы предотвратить такое развитие событий, но при этом я должен иметь в виду, что рьяные сторонники теперешней политики военно-морского флота не только очень сильны при дворе, но и контролируют значительную часть прессы и могут ощутимо влиять на общественные настроения. Верховное командование поддерживает Тирпица в его утверждении, что медленное голодное истощение населения центральных держав должно быть предотвращено любой ценой. Альтернативную политику можно будет проводить только при условии, если общество будет полностью осведомлено об опасности, нераздельно связанной с продолжением подводной войны. Канцлер предположил, что наилучшим методом для достижения этой цели будет сбор группы журналистов со всей Германии для ознакомления с моим докладом о положении в Соединенных Штатах. Я ответил, что такое предложение устраивает меня как нельзя лучше, но попросил, чтобы мне было позволено предварительно получить аудиенцию у императора, о предоставлении которой уже велись переговоры. Кроме того, мне было необходимо получить разрешение у начальника штаба, поскольку я более не находился в ведении министерства иностранных дел. Канцлер, по-видимому, не усмотрел в выполнении этих условий каких-либо трудностей.
Спустя несколько дней вечером я получил приказ явиться на следующее утро к генералу Фалькенгайну с тем, чтобы отправиться вместе с ним в Потсдам на свидание с кайзером. Прежде чем мы выехали, я сказал генералу, что, при всем моем уважении к его мнению, я твердо убежден, что ведение неограниченной подводной войны будет означать неминуемое военное поражение. Он конечно же вправе ожидать от младшего офицера особой сдержанности в выражении перед императором собственного мнения, которое находится в противоречии с позицией Верховного командования. А потому я прошу освободить меня от аудиенции, поскольку не вижу возможности изложить перед кайзером какие– либо взгляды, отличные от своих собственных. На это генерал Фалькенгайн ответил: «Едем, вы можете говорить
