который так хитроумно водился, что мяч у него отобрать оказывалось практически невозможно. Рядом с ним играл Хахоннн по кличке Хахоня. Кстати, он стал единственным из кашей команды, который добился профессиональных высот и играл в какой-то команде второй лиги. Вдвоем они могли обыграть сразу несколько человек, оттого (и смею думать, что тоже был тому виною) команда наша славилась непобедимой, и все вечерние матчи обычно проходили с нашим перевесом. Я старался не пропустить, а Хахоннн с Халупняком обычно не промахивались, да и Валя Крысанов никогда не упускал возможности забить гол-другой, поэтому чаще всего наши соперники, которые со временем уже начали приезжать помериться силами из других деревень и хуторов, обратно уезжали посрамленными.
Когда над полем сгущались сумерки, мы заканчивали игру и сидели под звездными небесами. В августе метеоры прочеркивали ночь чаще, чем в обычное время. Однажды мы увидели странное явление — с небес, медленно вращаясь, падало нечто, напоминающее диск с рядами иллюминаторов. Медленно поворачиваясь в воздухе, диск достиг черной неровной полоски далекой лесополосы и скрылся за ней. Что это было, мы так никогда и не узнали.
Ах, времена!
Отец Славки Халупняка в свое время работал в райкоме партии, когда еще Панфилове было районным центром, а потому имел неограниченный доступ к духовным благам. Естественно, что у него сложилась неплохая библиотека. Книг Славкин отец никому не давал, но я сумел втереться к нему в доверие и начал брать книги на дом. Вот тогда-то я и прочитал «Гриаду» Колпакова. До сих пор помню невероятное впечатление от нее. Тогда она казалась нам откровением, ибо повествовала о путешествиях в центр Галактики, о битве с Познавателями, о странных трехметровых метагалактианах, которые пересекали Вселенную на огромном космическом корабле в виде голубого шара. Помнится, эту книгу я читал подряд пять иди шесть раз, а мой дружок Санька Галкин, который еще жил на своем хуторе Макаровский, не только несколько раз перечитал ее, но и переписал от руки и даже сделал собственные иллюстрации. Конечно, тогда мы еще были глупы и не читали критиков, которые обрушились на бедного Колпакова и затоптали его за то, что он написал ненаучную сказку.
Еще у Халупняка-старшего была «Война невидимок» Шпанова, «Остров погибших кораблей» Александра Беляева в золотой виньетке «Библиотеки приключений и научной фантастики», тот самый знаменитый восьмитомник того же Беляева с его невероятными рассказами о профессоре Вагнере, а кроме этих книг, в библиотеке Халупняка-старшего имелась одна книга, которая на протяжении лет оставалась моей библиозавистыр — вологодский сборник Г. Гребнева с романами «Арктания» и «Южное сияние». Книга эта так мне больше и не встретилась, хотя библиотека Халупняка-старшего, наверное, показалась бы сейчас жалкой по сравнению с той, что занимает стеллажи моей квартиры.
Но тогда! Ах как это славно было тогда!
Книги. С ними неразрывно связана вся моя прожитая жизнь. Это сейчас детворе стало не до книг — играют в компьютерные игры или смотрят видеомагнитофон, количество кассет для которого перевалило число книг в сельской библиотеке. А тогда книги требовались для познания мира. Книги учили всему, обязательному жизненному набору учила школа.
В панфиловской средней школе я учился до шестого класса. Потом родители переехали в Волгоград, и станция Панфилово стада лишь местом, где я проводил свои каникулы. Из учителей школы я помню свою первую учительницу Елизавету Яковлевну Козявину. Помню ее старенькой, наверное, она тогда уже и была такой. Елизавета Яковлевна жила в маленьком домике на той же улице Демьяна Бедного, где жили мы с родителями и где после переезда остались дед с бабкой. Помню, как мы собирались у Елизаветы Яковлевны вечерами и крутили на диапроекторе пленки, на которых нечто подобное современным мультфильмам, но состоящих из отдельных взаимосвязанных рисунков с текстами под ними, чередовалось с познавательными лентами, которые тогда выпускал а московская студия «Научфильм». Теперь я понимаю, что Елизавета Яковлевна и после школы занималась нашим воспитанием и обучением, но тогда эти вечера казались приятным времяпровождением.
Еще из учителей я помню учителя физики и географии по школьной кличке Глобус, которую ему дал и за мощный бритый череп, и учительницу пения по имени Татьяна с ангельски прекрасным лицом и тоненькими ногами. В это лицо я долгое время был тайно влюблен, но именно в лицо, потому что как личность учительницу я совсем не знал. Позже она вышла замуж, но замужество оказалось неудачным, муж ее пил и даже бил по этому прекрасному ангельскому лицу, — обычная судьба ангела в сельском захолустье, где пудовая грязь на резиновых сапогах обязательно тянет людей в прошлое, не давая им зачастую расправить крылья.
Помню еще учительницу биологии Чернову. Ее дочь — Ольга Чернова — училась со мной в одном классе. Потом уже, через много-много лет, судьба нас с Ольгой столкнула в Волгограде, и от этой встречи осталось несколько фотографий, на которых Ольга совершенно не похожа на ту девочку, с которой я когда- то учился в школе. Мать ее запомнилась мне тем, что однажды после веселой практики в школьном саду записала мне в дневник замечание «На уроке практики свистел и кушал арбузы». Сейчас это замечание вспоминается с улыбкой, но тогда я искренне убивался — как же так, ведь она вместе с нами ела эти арбузы, почему же она записала мне замечание? Как же так, ведь все вокруг свистели, почему же отметили меня одного?
А вообще, как оказалось, я неплохо помню детство. Еще у нас был учитель физкультуры Геннадий Петрович по клике Гыгы, которая ему была дана за идиотскую усмешку и еще более идиотский смех. Он был худ и долговяз. Вторым учите-
лем физкультуры был крепыш по фамилии Амочаев, как следствие своей фамилии он позже переехал в зерносовхоз «Амо», который, как нетрудно было догадаться, находился за Амовским бугром или иначе говоря — за кладбищем.
Школа жила своей жизнью, а мы жили своей.
Так продолжалось до двенадцатого апреля одна тысяча девятьсот шестьдесят первого года. Господи, спроси сегодняшнюю детвору, чем же так славен этот день, держу пари, немногие с ходу назовут знаменательное событие, положившее основание Дню космонавтики, — полет Гагарина в космос. Это сейчас к космическим полетам привыкли и они стали научной рутиной, в которой романтика отошла на второй план. Но тогда! Именно в этот день!
Утро было фантастическим.
Торжественный голос диктора — уж не Левитан ли это был? — сообщил, что впервые в мире на околоземную орбиту доставлен корабль, пилотируемый человеком. И этим человеком оказался майор Юрий Алексеевич Гагарин, который в космос взлетел старшим лейтенантом, а приземлился майором, только что ему было это армейское звание, если он приземлился первым человеком, побывавшим в космосе! Первым, черт побери!
Уроков в школе не было. Все смотрели в небо, еще не зная, что сообщение ТАСС прозвучало, когда Гагарин уже приземлился в заволжских степях. В деревенской библиотеке в момент расхватали все популярные книги по астрономии и космонавтике. Одним из изданий, пользующихся особым спросом, стал фолиант Гильзина «К далеким мирам», в котором был изображен фотонный корабль, стартующий к далеким звездам. Да, братцы, это был момент национальной гордости! Мы еще не вылезли из Колымских лагерей, из доносов, из разрухи последней войны, но уже смотрели на звезды.
Теперь они казались такими же близкими, как лампочки на невидимых в ночи столбах!
В тот день казалось, что Луна касается крыш домов. До нее можно было запросто достать рукой.
На стене Дома культуры, как высокопарно называли наш сельский клуб, появился плакат, на котором была изображена взлетающая в небо ракета, и Бог, сидя на облаке, испуганно говорил привратнику Петру:
— Пора удирать, дружок! Они уже вышли в космос!
Библия в те времена являлась запретной книгой, как газета «Искра» в период реакции самодержавия. У бабки хранился в сундучке затертый томик псалмов, передававшийся по женской линии по наследству, и касаться его мне запрещалось под страхом жесточайшей порки.
Да плевать мне тогда было на эти религиозные тайны!
Более всего меня интересовали звезды.
В ракетном пламени проглядывало странное хрупкое сооружение из фанеры и полотна. Машину эту
