Послышались короткие гудки.
Давид положил трубку на рычаг и снова углубился в рукопись Скавронски.
Звонок в дверь был неожиданным.
Давид торопливо собрал листы и сунул рукопись на книжную полку.
На лестничной площадке стояли два солдата в пятнистых комбинезонах и офицер, отличающийся от подчиненных лишь фуражкой с высокой тульей и витыми погонами поверх комбинезона. У офицера было неприятное белое лицо с темными глазными впадинами. Офицер смотрел на Давида с непонятным уважительным высокомерием.
— Господин Ойх? — голос офицера был требовательно резок.
— Да, — растерянно сказал Давид.
Офицер терпеливо ждал, и это несколько успокоило Давида. Он посторонился, пропуская незваных гостей в квартиру. Солдаты за командиром не последовали. Это также обнадеживало. При арестах солдаты вели себя более бесцеремонно. Несколько дней назад Давид был на приеме у стоматолога. Врача арестовали прямо в рабочем кабинете. Солдаты прошли мимо ожидавших в приемной людей, в кабинете послышался звук пощечины, и дверь медленно отворилась под тяжестью навалившегося на нее тела. Солдаты бесцеремонно рылись в вещах, разбрасывая бумаги и с треском кроша ампулы с лекарствами. Врач лежал в дверях, и с желтого лысого черепа стекала тоненькая струйка крови. В кресле сидел городской распорядитель, некстати собравшийся удалить кариесный налет; распорядитель жалобно спросил у руководившего обыском офицера, что ему делать; офицер бешено глянул на него и посоветовал распорядителю бежать к чертовой матери, пока ему есть чего беречь и лечить.
Давид вошел в комнату вслед за офицером. Тот бегло оглядел неприбранный стол и показал хозяину сложенную вчетверо бумагу.
— Я должен доставить вас к господину референту по государственной безопасности, — сказал он. — Вы можете взять вещи. Только поторопитесь со сборами!
— Разумеется, я не могу отказаться?
— Разумеется, не можете, — любезно отозвался офицер.
Длинноногий, плечистый, спортивно подтянутый, он стоял рядом со столом, разминая сигарету. Перехватив взгляд Давида, офицер усмехнулся и, словно выполняя правила обязательной, но ненужной игры, попросил разрешения закурить.
— Угостите и меня, — попросил Давид.
Офицер протянул ему сигареты и вновь любезным тоном попросил его поторопиться.
Похоже, что это был арест. Для простого вызова достаточно было позвонить по телефону. Подумав об этом, Давид вспомнил утренний звонок и понял, что звонили не зря. Солдаты должны были прийти наверняка.
Затушив сигарету, он принялся собираться. Поверх вещей он бросил в сумку чековую книжку. Из книжки выпала фотография Лани, и Давид сунул фотографию в карман куртки.
Офицер терпеливо ждал, разглядывая пепельницу. Из губ негритянки вился голубоватый дымок.
Наличных денег было мало, но Давид вспомнил, что на холодильнике лежит двести эвров, возвращенных вчера вечером Скавронски. Он сходил за деньгами. Вернувшись в комнату, он не удержался и спросил офицера:
— Не боитесь давать мне свободно расхаживать по квартире?
— Вы же умный человек, Ойх, — сказал офицер. — К тому же вы не держите дома оружия.
Давид рванул «молнию» сумки.
— Все-то вы знаете, — сказал он. — Кажется, служба безопасности пересчитала в моем доме даже грязные носки!
Офицер поставил пепельницу на стол и глянул на часы.
— Вы готовы?
— А что мне остается делать? — пожал плечами Давид.
На пороге он остановился, вспомнив о рукописи Скавронски. Дома оставлять ее было рискованно. Не менее рискованным было брать ее с собой. Поколебавшись, Давид решился. Вернувшись, он взял рукопись и пошел на выход, запихивая на ходу свернутые вчетверо листы в боковой карман.
Солдаты курили на лестничной площадке. Увидев выходящих, они вытянулись, пряча сигареты в кулаки.
Спускаясь по лестнице, Давид слышал за спиной стук солдатских сапог. Офицер шел впереди, и Давид чувствовал резкий запах одеколона и мужского пота.
— Плохо дело? — спросил он.
— К сожалению, вы подпадаете под действие принятого вчера Манифеста о культуре, — не оборачиваясь, сказал офицер.
— Почему же «к сожалению»?
— Потому что своей писаниной вы развращаете человеческие души, — сказал жестко офицер. — Вы только вредите государству! Если бы не приказ, я бы вас расстрелял в ближайшем переулке!
Ненависть была в его словах, и Давид промолчал. Он перекинул сумку через плечо и пошел вниз.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Референт — маленький худой человечек в старомодном костюме и роговых очках — казался лилипутом, случайно попавшим в апартаменты Гулливера, такими непомерно огромными выглядели окружающие его вещи.
— Деятели искусства являются капиталом любого общества, — сказал референт, протирая очки и близоруко щурясь. — Мы вынуждены обеспечивать охрану нужных обществу людей в эти тревожные дни. Остров Ро не тюрьма, это ни в коем случае не антовские лагеря. На острове вам будут предоставлены все возможности для плодотворного творчества.
— Но я не хочу уезжать, — упорствовал Давид. — Я должен все видеть собственными глазами. Для того, чтобы писать, надо знать.
— Мы не можем обеспечить вашу безопасность иначе, — твердо сказал референт. — Вы меня понимаете, Ойх?
Давид встретился с референтом взглядом и понял, что у государства действительно нет возможности защитить непослушного художника от убийц, которых оно само же направляет. Давиду стало страшно от неуступчивой решимости маленького человечка, твердо определившего его судьбу.
— Хорошо! — сдался Ойх. — Но я оставляю за собой право выехать с острова в любое время.
— Разумеется! — референт закивал маленькой головкой с аккуратным пробором. — Будем считать, что мы достигли соглашения и ваш сопровождающий может оформлять все необходимые документы?
— Зачем же? — возразил Давид. — У меня достаточно средств, чтобы добраться до места самостоятельно.
— В мирное время, господин Ойх! — отозвался референт. — Сейчас это слишком опасно. Страна
