говорят, что остальное в бою у врага возьмете! Тут пополнение пришло, смотрю, не бывает так, а вышло оно — в пополнении мой младший брат Степан, и прямо ко мне во взвод,
А на следующий день немцы нам и врезали. Танки прут, народ необученный, а если бы и обученный был, не станешь же с голыми руками на танки бросаться! Ну, короче, побегли мы. Загнали нас немцы в овраг, овраг маленький, а нас там с полторы тысячи набилось, мяса пушечного. Ну, думаю, прилетит сейчас немец, бомбы бросит, то-то месива кровавого будет. Все кровью умоемся! Только не прилетел, гад, и бомбы не бросил. Уж лучше бы бросил, тогда бы все и кончилось. А тут подъехали несколько мотоциклистов, у них пулеметы на колясках, каски рогатые, стоят, вниз смотрят и смеются. Потом несколько танкеток подошло. Оно ведь, гражданин начальник, в бою, на азарте, помирать не страшно. А вот так, когда они вниз плюют, да еще и над тобой по-своему издеваются… Короче, побросали мы винтовки, у кого они были, задрали лапки вверх и полезли из оврага, что твои тараканы.
— То-то, что задрали! — зло бросил Коротков. Васена ответно дернул щекой.
— Это ты сейчас храбрый такой, в теплом кабинетике-то, — хмуро сказал он. — Глянуть бы на тебя в том овраге. Тоже штаны сушить наладился бы. Несколько солдатиков нацелились сбежать, так на них даже пуль тратить не стали — танкетка их догнала да гусеницами на наших глазах… Ага! И погнали нас в лагерь. Когда-то там склады артиллерийские были, так все подчистую на позиции вывезли, а колючая проволока — вот она, да и вышки прямо для часовых. Немцы быстро смекнули, как их использовать. Тут, гражданин начальник, самый ад и начался.
Бабуш, сидя у окна, слушал неторопливый рассказ бывшего полицая и все спрашивал себя, а как бы он поступил на месте Сапогова, выдержал бы, не поддался рассудительному голосу самосохранения? И однозначного ответа на эти вопросы у Александра Бабуша не было, так, надежды одни на собственную стойкость.
— Сидеть, конечно, можно и в лагере. — Голос у Васены был безжизненный, словно бы и не человек, а покойник уже исповедовался перед ними. — Можно, если кормежка какая есть. А немцы решили на нас не тратиться. Правда, не особо и местных жителей отгоняли, которые пожрать приносили. Только ведь как все выходило? В лагере около трех тысяч бойцов, всех не накормишь, ну и началось через несколько дней… — Он поднял голову и на секунду ожил взглядом. — Кто, конечно, выжить хотел, да брезгливостью особой не страдал… Воду немцы привозили. Каждое утро бензовоз посредине бывших складов стоял. Иногда немцы забавлялись — начинали стрелять в ноги тем, кто за водой приходил. Это у них называлось заставить русского медведя сплясать «Барыню». Там они моего Степку и подстрелили… — Сапогов закашлялся. — Он долго умирал, все в сознании был… Все говорил мне, ты, мол, братка, себя пересиль, мясо — оно и есть мясо, ты, говорит, выжить должен ради мамки нашей… А потом пришли вербовщики. — Сапогов сел, повел крепкими плечами, и Бабуш с удивлением увидел, что глаза арестованного стали влажными. — Я-то как думал? Думал, соглашусь для виду, надену ихнюю форму, лишь бы оружие дали, а там смоюсь, конечно. Потому и бумагу подписал, не братом же, в самом деле, харчиться! Только у них спецы в гестапо сидели крепкие, они, суки, понимали, что одной подписочкой человека не удержишь, бумага, она и есть бумага — ты хоть кровью в ней свои подписи ставь. Ну и решили они подстраховаться, кровью нас, как водится, повязать. Вывели заложников, что взяли в ответ на взрыв в депо, а заложников подобрали соответствующих — бабы в основном да детвора. Каждому дали винтовку, а в винтовке — один- разъединственный патрон. И автоматчики сзади стоят, только колыхнись назад, станешь за место решета, суп-лапшу через тебя запросто пропускать можно. А один ихний гнида с фото аппаратиком стоит и лыбится. Потом каждому персонально по карточке подарил, на долгую, значит, память.
— Ну а ты в кого стрелял? — глухо спросил Коротков, играя скулами.
— А мне евреечку подвели. Малую такую, пригожую. Она мне и шепчет: «Дяденька, только быстрее. Страшно очень».
Бывший полицай уткнулся взглядом в пол и замолчал. Лицо его стало багровым и потным. Словно выдавливая из себя слова, Сапогов сказал:
— А дальше уже все пошло по катанке. Порченые мы были. А про зубы — брехня, это на меня Дзюба наговаривает. Вот он с пассатижами бегал. Маленькие такие, блестящие. Я его пару раз предупредил, потом не удержался и звезданул — два зуба высвистел. Голову на отруб даю, он да дружок его Валька Цеховников на меня несут. Другие не скажут, А этим я плешь проел, уж больно поганые они были. Особо Цеховников. Тот на акциях сразу интересовался, у кого девчоночки малые есть, первым в те хаты и мчался, будто намазано ему там было.
— А ты, значит, у них заместо замполита был, — съязвил Коротков. — Все уговаривал, чтобы по совести они поступали!
— Да какая там совесть, — отмахнулся Сапогов, — Но вроде не по-божески этак: если довелось людям смерть принять, так зачем перед смертью мучить?
— А медалью тебя за ласку, конечно, наградили, — покивал Коротков. — И ефрейтора тебе фрицы за нежную душу твою дали.
— Я не оправдываюсь, — вздохнул Васена. — Смерть мы там все заслужили. Такое творили — не приведи Господи снова во сне увидеть. Я, как из лагеря бежал, совсем зверем стал — на немца охотиться выходил, все старался кровью кровь перешибить. А когда наши пришли, я в бега пустился. Понимал: не будет мне прощения, до самого небесного суда не будет. Потом с Волосом стакнулся. Он, конечно, мужик жесткий, но без излишеств. Он как работу исполнял, когда нас на акции возили. Ну, прибился к его берегу, к бегунам, значит.
— Зою Чазову помните? — вклинился в разговор Бабуш.
— Старушку-то, — поднял голову арестованный. — Помню. Шустрая была бабулька. Только у странничков долго не заживаются, эта Зоя за себя и за подружек чаек отхлебала. Волосу она подозрительна стала, уж слишком часто крутилась поблизости, выспрашивала все. Потом стакан этот пропал… А уж когда она небесных чудиков увидела, Волосей прямо и сказал: кончился твой срок, Зоенька, пора перед Богом отчет дать, в грехах своих покаяться. Мы ее к озеру подземному и проводили. А дальше она сама, там ведь первый только шаг сделать надо, дальше и суетиться не надо, все едино в горловинку затянет…
— Какую горловинку? — заинтересованно спросил Коротков.
— Так там, под Теплой горой, озеро стоит, — словоохотливо, словно радуясь отсрочке разговора о главном, принялся объяснять Сапогов. — Вода в том озере зеленая-презеленая. И главное, постоянно вращается по часовой стрелке. С утра вращается тихонечко, как бы нехотя, а с обеда уже вполне ощутительно, и в центре озера воронка образовывается, которая в себя все засасывает. Куда она выводит, я не знаю, но странницы всегда этим озером не в пример какой другой воде охотнее пользовались. В простой-то воде топиться долго и тошно, а здесь только в воду ступи — унесет, и похорон не требуется.
— Вот вы упомянули каких-то небесных чудиков, —снова напористо сказал Бабуш. — Объясните, Сапогов, кого вы имели в виду?
И наткнулся на недовольный взгляд Короткова. Некоторое время майор холодно смотрел на неугомонного оперуполномоченного, потом покачал головой и развел чуть руками, всем своим видом говоря — тебя же предупреждали, дурачок, но раз ты такой любопытный, пеняй тогда, значит, на самого себя.
— Были такие, — нехотя сказал бывший полицай и каратель Сапогов. — С месяц в пещере жили. Их откуда-то странники приволокли. Попервам от одного взгляда на нихне по себе становилось, а потом пообвыклись. Да и они не такие уж страшные оказались. Боль снимать умели. У меня зуб крошенный, ну, однажды и дал он мне, извиняюсь, пробздеться. Один этот зелененький взял меня за руки, уставился мне в глаза и рожками своими этак тихонечко по щеке водит. И что вы думали, начальники? С того дня у меня этот зуб ни разу не болел. Истерся в крошку, один корень остался, а болеть не болел.
— И что с ними дальше случилось? — спросил Бабуш.
А померли, — просто и без особого сожаления сказал Сапогов. — Может, пещера для них неподходящая была, а может, харч не устраивал. Только в один день глядим, а они рядом на камешке лежат, один другого словно бы обнимает. Дмитро Волос говорит мне: ты, Васена, в город смотайся, в морге формалину возьми. Эти самые бесы дорогонько потянут, если их знающим людям предложить. и привез формалину, Скула ящички сделал, уложили мы их в ящички и формалином залили для сохранности. А что, вы того нашли, которого я штурмабаннфюреру привез? Говорил я Дмитро, не надо этого делать, пусть уж лежат, где упокоились. Это из-за немца у нас все неприятности, да еще из-за того, что покой мы ихний нарушили. Не надо было этого делать, не надо. Зря меня Дмитро не послушал.
