Слово первое о скончавшихся отцах
(По славянскому переводу, часть I. Слово 113)
Сердце мое болит; будьте сострадательны и вы, братия, рабы благословенные; приидите, выслушайте; болезнует душа моя; внутренности мои болят. Где взять слез, где взять сокрушения, чтобы омыть мне тело свое слезами и воздыханиями? Кто перенесет меня в необитаемое место, где бы не было шума, прерывающего слезы, и тревоги, препятствующей плачу? Там бы, возвысив голос, восплакал я пред Богом горькими слезами, и сказал с воздыханиями:
Вижу, Владыка, что святых Своих, как избранное золото, берешь Ты из суетного мира в упокоение жизни. Как умный земледелец, когда видит плоды хорошо созревшими, с предусмотрительностью спешит собрать их, чтобы не повредились они от каких-либо невыгодных для них ударов, так и Ты, Сам Спаситель, собираешь избранных, трудящихся праведно. А мы, ленивые, слабые произволением, пребываем в ожесточении своем, и плод наш остается всегда незрелым, потому что нет у нас решимости, чтобы созрел он в добрых делах, и праведно собран был в житницу жизни. Для нашего плода нет слез, которые привели бы его в зрелость; нет сокрушения, чтобы процвел он от дыхания слез; нет смирения, которое бы приосенило его в великий зной; нет нестяжательности, чтобы не бременило (не утяжеляло) его что-либо сопротивное; нет любви Божией — этого крепкого корня, поддерживающего плод; нет беззаботности о земном, нет бдения, нет бодрствующего ума, трезвящегося в молитве. Вместо этих прекрасных и благих добродетелей есть у нас противное им: есть страшный гнев и раздражительность, которыми избитый плод делается ни к чему негодным; есть многостяжательность, которая давит его вниз; есть великое уныние. Все эти невыгоды попустят ли ему созреть, как должно, чтобы годен он был своему Владыке, Небесному Земледелателю?
«Увы, увы мне!» — скажи душа, и плачь, лишившись так скоро совершенных отцов и праведных подвижников. Где у нас отцы? Где святые? Где бодрствующие? Где трезвящиеся? Где смиренные? Где кроткие? Где безмолвники? Где воздержные? Где благоговейные? Где нестяжательные? Где сокрушенные сердцем, благоугодные Богу, которые в чистой молитве стояли перед Богом, как Ангелы Божии, увлажнили почти землю сладкими слезами и сокрушением? Где боголюбцы, исполненные любви Божией? Они не стяжали вовсе ничего тленного на земле, но, непрестанно вземля крест свой (терпеливо снося обиды, болезни и скорби), последовали за Христом, надежно шествуя путем узким и тщательно остерегаясь, чтобы не пасть со стремнин в пустыне непроходимой, безводной и потемненной (мрачной), но прямым путем истины заповедей Божиих, исполненные всегда озарения повелений Христовых, проходили прекрасное житие и пламенно служили Богу, добровольно терпя скорби в суетном мире. Поэтому Бог, премного возлюбив их, собрал их в пристань жизни и в вечную радость, чтобы там возвеселились, там насладились величайшей радостью с Бессмертным Женихом в раю сладости, в чертоге небесном. Преселились они отсюда к святому Богу, имея светильники свои готовыми.
Теперь нет у нас их добродетели; нет у нас их подвижничества; нет теперь у нас их воздержания; нет теперь у нас их благоговения; нет теперь у нас их кротости; нет теперь у нас их нестяжательности; нет теперь у нас их бдительности; нет у нас любви к Богу; нет теперь у нас милосердия Христова; нет у нас в членах сострадательности. Но все мы свирепы, жестоки, нисколько не терпим друг друга. Язык у нас — стрелы разожженные, которыми ежечасно поражаем друг друга. Все мы домогаемся чести, все славолюбивы, все любостяжательны, все расслаблены, все сонливы, все не прямы, в пустословии сильны, на молитву ленивы; охотники до шуток и немощны для безмолвия, готовы роскошествовать, а в воздержании унылы; в любви холодны, в гневе горячи; на доброе ленивы, на злое прилежны. Поэтому кто не прольет слез, кто не восплачет о нашем состоянии, доведенном до полного расслабления?
Прежде нас жившие отцы, которые и Господу были благопотребны и себя спасли, не были так слабы. У них, совершенных, не было двух помыслов, но один был помысл, как бы только спастись. Они были прекрасным зерцалом для всех зрителей. Один из них мог умолить Бога за многих людей, а двое в состоянии были предстательствовать перед Богом в святых молитвах и праведно умилостивить человеколюбивого Бога даже за тысячи людей.
Увы, увы мне, душа! В какие живем мы времена! Увы мне, возлюбленные мои! В какую пучину зол зашли мы ныне! Не знаем мы этого, потому что хотим не знать. Поскольку от великого ослепления и от рассеянности не трезвится духовное око наше, то не в состоянии мы поэтому уразуметь предстоящей скорби. Вот преподобные и святые избираются ныне и вводятся в пристань жизни, чтобы не видеть им скорби и соблазнов, постигающих нас за грехи наши. Они избираются, — а мы дремлем; они восхищены, — а мы влачимся в суетном мире; они вступают в единое собрание, — а мы спим; они с дерзновением отходят к Богу, — а мы на земле предаемся рассеянности. Пришествие Господне уже при дверях, — а мы колеблемся. Небесная труба готова возгласить, по Божию повелению, и все восколебать ужасающим звуком, чтобы возбудить мертвых, и чтобы каждый принял достойное по делам своим; Небесные Силы стоят готовыми в чинах своих, чтобы со страхом выступить перед Женихом, грядущим во славе на облаках небесных судить живых и мертвых, — а мы не веруем.
Что же в оный час будет с нами, братия? Как будем там оправдываться перед Богом в нерадении о спасении своем? Если теперь не постараемся и не будем, не стыдясь, плакать, принося прекрасное покаяние с душевным смирением и с великой кротостью, то как будет каждый проливать слезы в скорби? Тогда каждый из нас, раскаиваясь, скажет с горькими слезами: «Увы мне, грешному! Что вдруг стало? Как протекла исполненная слабостей жизнь моя? Совершенно не знаю, как похищено время у меня, рассеянного? Где те покойные дни, которые провел я в рассеянности, вместо того чтобы каяться во вретище и пепле?» И никакой не получит он пользы от многих слов. А когда узрит святых, со славой воспаряющих во свете, на облаках воздушных, в сретение Христу, Царю славы, а себя увидит в великой скорби, тогда кто перенесет этот стыд и ужасный позор?
Будем трезвиться, братия; будем трезвиться, возлюбленные; будем трезвиться, боголюбцы, возлюбленные чада Бога Отца! Войдем в себя самих и соберем, хотя бы немного, мысли свои, отвлекшись от суетной жизни! Припадем к Богу со многими слезами. Будем без стыда прилежно умолять Его, чтобы избавил Он нас от неугасимого огня и от горького мучения. Не будем отлучаться от Него, сладчайшего Владыки, возлюбившего нас и за нас предавшего Себя на крест!
Всех вас прошу, всех умоляю я, недостойный и грешный: и обо мне, расслабленном, пролейте слезы в вашей молитве и в чистом молении, чтобы и мне прийти в сокрушение и плакать с вами, чтобы просветилась несколько слепота сердца моего и чтобы взыскать мне святого Бога Спасителя, — да дарует Он мне совершенную готовность прилежно каяться, пока ещё время принятия слез, и да спасусь с вами, братия, и я, недостойный жизни. Прошу вас, возлюбленные, приимите моление грешного Ефрема, расслабленного брата вашего. И все постараемся соделать милостивым святого Бога, пока есть у нас время. Ибо вот, Господь стоит при дверях, чтобы совершить окончание суетного века.
Слово второе о скончавшихся отцах
(По славянскому переводу, часть I. Слово 112)
В этот первый и знаменитый день, славно воспевая таинства Единородного Сына, песненно возопием в Церкви, этой невесте Христовой, провозвещая победные награды преподобных отцов и воспевая похвалы пустынножителям; и подвиги оставивших города и с любовью возжелавших жить в пустынях поведаем на пользу всем, слушающим о них. И если кто отсутствует, да сопричислен будет к присутствующим, и да приобщится к молитвам преподобных отцов, чтобы говорящему спастись молитвами слушателей.
Не разлучены с нами преподобные отцы, потому что с нами всегда любовь их. Не будем отлучать их от себя, как чуждых нам, потому что всегда молятся они о наших грехопадениях. Не презренны они, потому что прославлены; не последние из людей, потому что удостоены чести; а также не невежды, но для всех
