призвала к себе и сынов, и дочерей, и сестер, и подруг своих. И как только обвела она взорами окружавших её, и увидела, что собрались её возлюбленные, громко стала плакать и рыдать, до слез довела всех своими воздыханиями, возбудила в них скорбь горькими стенаниями и так начала свои жалобы:
«Что делать мне, дети мои? Насильно ведут меня отсюда. Кто же это разлучает меня с вами, возлюбленные? Кто же отторгает меня от вашей любви? Кто же уводит меня от вас, дорогие, горячо любимые дети мои? Кто похищает меня из среды вашей, возлюбленные мои, тех, которых с великими заботами воспитала я? Ради вас я некогда утратила девство свое. А теперь не дозволено мне порадоваться на вас, которых родила и воспитала. Кто возвратит мне дни моего детства, годы моей юности, когда не было у меня ни детей, ни беззаконий, когда была я чиста от грехов и жила безбрачно? Кто даст мне увидеть вас такими же, какими Саломия некогда видела любимцев своих?»
О, тяжкий долг, оставленный нам Евой в наследство! Смерть требует уплаты. Ты, матерь живущих, стала для твари матерью смерти. В скорби, с болезнями, с опасностью жизни должно ей стало и зачинать, и производить на свет, и предавать погребению. Если бы не ввела она смерть в мир, то не рождала бы в болезнях. А теперь постигает её наказание; за вину её умирают дети её.
Смотри же, матерь эта, дщерь Евы, напоминает нам день смерти.
Вот взывает она к детям своим, и с тяжкими воздыханиями отвечают ей дети: «Любимая любимыми тобой матерь, кто поемлет тебя из среды нас? Вот, посмотри, собрались дети твои, жаждут сладких речей твоих. Возведи взоры свои на окружающих тебя и взгляни на милых тебе».
Вот стоят они у твоего ложа и, как к невесте, взывают к тебе: «Для чего остаешься безмолвной, матерь? Прежде была так словоохотна, а теперь смерть наложила на тебя молчание. Простри руки свои, полелей детей своих, обними и облобызай любимых тобою, открой уста свои, спой им нежную песнь, ибо вот, лежат они пред тобой, простершись на земле. Где неусыпная твоя попечительность, где заботливость твоя о детях твоих? Где сладкий твой голос, призывавший любимцев твоих? Куда пойдем мы отыскивать тебя? В какой будешь ты стране, чтобы полететь нам, как птенцам, и увидеть тебя, и снова утешиться?
Входим во внутренность дома; там пустота, печальная тишина; и камни жалуются на это, помня о прекрасных твоих распоряжениях (заботе).
Кто увел тебя из дома твоего и обратил его в необитаемую пустыню? Кто похитил тебя из жилища твоего и наполнил его скорбью и грустью? Кто остановил шаги твои? Кто удалил тебя из дома твоего? Кто разлучил тебя с нами? Кто лишил нас твоего лицезрения?
Склони к нам слух свой, ибо вот, к тебе взываем. Отвечай нам, ибо вот, плачем мы! Утешь сыновей и дочерей твоих, ибо вот, сетуют они о смерти твоей!»
Ищут тебя подруги твои, желают беседы твоей, призывают тебя, повторяя прекрасное имя твое. Но не отвечаешь ты им, как бывало прежде. И начинают они плакать и, сетуя, жалобно взывать: «Для чего молчишь ты, любезная, и не слышишь подруг своих? Вот, все здешнее место жаждет речей твоих, потому что все мы лишились твоей беседы».
«Что же делать мне, подруги? Смерть разлучила меня с вашей любовью. Ангел смерти не позволяет мне более наслаждаться вашим сообществом. Как хищник напал он на меня, повел, повлек меня насильно. Не знает он, что такое просьба, ни во что ставит всякое моление, никакой плачевный вопль не трогает его, никакие болезненные стенания не возбуждают в нем сострадания. Не обращает он внимания на дары, не прельщается золотом, разлучает матерь с детьми её; и они остаются сирыми, лишаясь её сообщества. Нимало не щадит он прекрасных, нимало не милует сильных, губит красоту лица и в гной обращает её в шеоле. Опаляет привлекательный цвет кожи, и красота тела исчезает мгновенно; мраком покрывает свет очей, заграждает слух глухотой. В смрад превращает всякое убранство, все украшения попирает во гробе, всякие уста заставляет взывать: «Увы!» Всякий голос облекает болезненностью.
Вот наследие, какое оставила нам, умирая, праматерь наша Ева! Вот рукописание долгов её, по которому смерть взыскивает рост (долг).
Вот дом, построенный нашей праматерью. Это — гроб, тьма, мучение! Вот брачная сень, какую падшая праматерь уготовила и снарядила дочерям своим! Вот постланное ей ложе; на нем тела умерших относят ко гробу. Вот путь, какой проложила нам Ева; не ходит по пути этому ни один живой. Эта стезя, протоптанная нашей праматерью, ведет отшедших во гроб. Теперь смотрите и вникните, подруги, что приобрела я от жизни.
Что, кроме грехов, беззаконий, геенского огня, тьмы и мучения? Все украшения остаются в стыде, все убранства приведены в оцепенение. Сняты с меня дорогие цепи; смерть не любит никаких нарядов. Эти одежды, которые с трудом готовила я сама себе, потеряли цену и стали ничто. Расстроилось, в беспорядок пришло сплетение и убранство волос.
Прочь от меня, обольстивший меня мир! Не знала я его лживости! При моем вступлении в него не сказал он мне: «Со временем оставишь ты меня». Не замечала я его превратности, не замечала, что смерть заставит его молчать. Не думала, что погибнет для меня со временем эта, обольщавшая меня, приукрашенная персть. Пусть же с ним остается вся нечистота, какой сквернила я себя!
Видела я, что мир привлекателен и прекрасен, как цветок в весенний месяц, и не подумала, что придет время, когда сожжет его летний зной. Как цветок, обольстил и вовлек меня мир в сеть своей юностью; как приманку рассыпал передо мной серебро и золото, и уловил меня, как голубку.
Все, что приобрела я, за чем гонялась, далеко от меня стало в день смерти; красота, которая манила и увлекала меня, истлела с приближением смерти. На время только данная доброцветность тела прошла и сложена в землю; на юность, так пламенеющую любовью, на детство, столь любезное, налегло ярмо смерти, чтобы все это погрузилось в шеол.
Поэтому всякая, если любит наряжаться в одежды свои, пусть придет в стыд, смотря на меня. И если величается она убранством своим, пусть взглянет на меня и облечется в сетование.
Если привлекательна она лицом, обвораживает статностью тела, пусть в гнилости моей ищет красоту свою, потому что и она также вскоре сотлеет.
Если пленяет её детство, если горделиво хвалится она своей юностью, то пусть размыслит, что блюдется она для гроба и в тление превратится в шеоле.
Если вводится она в обман красотой и страстно любит наряды, то пусть придет, посмотрит на меня в день смерти и научится презирать обманные прикрасы. Ничто не избавляет от смерти; ничто не спасает от гроба.
Не спасут ни братия, ни родители, ни дети, ни сын, ни знатный дом, ни славный род, ни друг, ни возлюбленный.
Не спасут ни золото, ни серебро, ни красота, ни убранство, ни пышность одежды, ни наряды, ни дар, ни приношение.
Не спасут ни богатство, ни имение, ни чин, ни могущество. Сопроводят только до гроба и оставят там, как чужие.
Нет пользы умершему ни в слезах, ни в сердечной печали, ни в скорби, ни в воплях. Ему сопутствуют дела его, деяния его сопровождают его. Только молитвы и милостыни идут с ним, сопровождают его. Только вера в истинное учение, как всеоружие, прикрывает его собой».
– Итак, с воздыханиями, скорбным гласом помолимся все Богу: «Приими, Господи, по милости Твоей дух рабы Твоей с миром. По великой благости Твоей всели её с праведными и святыми; оставь, прости, изгладь долги её и не вниди с ней в суд. Не помяни прегрешений её; в руки Твои предала она дух свой. Охрани её Крестом Твоим; к Тебе взывала она в день смерти своей.
Вонми и услыши глас моления её; присоедини её к лику святых, да с ними и она воспоет Тебе хвалу. Ибо Тебе Единому подобает хвала от мертвых и живых во все времена!» Аминь, аминь.
