Привязанность

вероятно, и халат. Он, должно быть, ругается на чем свет стоит, подумала она, когда он отступил назад, все же продолжая скрещенными руками удерживать халат плотно запахнутым, глядя на ворота и выжидая, не раскроются ли они вдруг сами по себе, что те порой и делали. Просто для того, считал он, чтобы ему досадить.

Когда Марк вернулся, завязав свой пояс теперь не на бант, но на двойной узел, Джин уже сидела снаружи, попивая кофе. На столе стояли кофейник и чашка для Марка.

— Нас разъединили, — сказал он. — Через час мне надо будет поспеть в «Сен-Жером».

— Можем мы сначала прочесть письмо Вик?

— Как раз собирался, — сказал он, вытаскивая конверт из кармана халата и роясь в другом в поисках своих очков без оправы, предназначенных для чтения. («Так их гораздо легче терять, — пояснил он когда- то. — Они специально так разработаны, чтобы с ними проще было разделаться».)

— Дорогие мама и папа. — Марк тут же сам себя перебил. — Слава богу, мы с тобой снова мама и папа — меня просто тошнило от этих дел с Джин и Марком. Наверное, она где-то прочитала, что из-за этого твои родители испытывают к тебе большее уважение, вне зависимости, как ты себя ведешь…

— Да читай же! — сказала Джин.

— Дорогие мама и папа, у меня здесь все потрясно, прикольно унд суперклассно! Обычная гадкая погода, не то что у вас! Закончила эссе об Энгельсе, угрюмом бастре. Я рад, что Вик присвоила сокращению от «бастарда» четкое постоянное написание, а ты? Это, так и знай, специально придумано, чтоб избегать американского произношения. Так, где это я? Вы знали, что он жил в Примроуз-Хилле[36]? Малоизвестные факты об угрюмых бастрах. Я начала изучать Макса Вебера. Деркхейм со своим беспределом был неплох, но[37]… Х-м-м, ну-ка, ну-ка.

— Не пропускай!

— Потрясно справили совершеннолетие Файоны, которой подарили не меньше трех iPod’ов[38]… так, это намек, намек. Я была в своем зеленом платье с бисером и в отличных серебряных туфельках, которые почти новыми купила за полцены на рынке. А для Фай я до сих пор ничего не раздобыла. Замечали, как трудно что-то покупать, ну, тратить деньги на подарочек, когда вечеринка уже позади?

Марк остановился, чтобы обменяться с Джин довольными взглядами.

— Зажигали в клубе Tramps[39], это такое отстойное шикарное заведение в Саут-Кене для тусовщиков вашего возраста — Так! — куча отличной бесплатной выпивки, которую выставил ее папик — он до сих пор тискает девочек и говорит всякие унылости типа «Ты молод настолько, насколько способен понять женщину!» Бедная Файона. Да, всю почту я отослала Нолин… Майя порвала с Гэвином и все время торчит дома, и это классно, я имею в виду, что она никуда не выходит. Высылайте денежки (ха-ха). PS. Мам, ты что, уже позабыла, как емелить??? Как вам там живется в вашем раю? Экс, экс, экс, Вик. — Что ж, — сказал он, складывая письмо, — звучит неплохо. Просто-таки бодро.

— Определенно что-то новое в ее тоне.

— Да, ни тебе стрел вины, ни пращей жалоб.

Джин пропустила это мимо ушей.

— А можно мне самой посмотреть?

— Погоди-ка. Вроде бы в конце здесь кое-что говорится, нет?

Он снова развернул письмо, надвинул очки на переносицу и перевернул страницу, отыскивая что-то такое, что опустил.

— Пишет, что кое с кем познакомилась. Помните, я ходила на лекции Хобсбаума[40]? Вот, и там же был Викрам, и мы с ним познакомились в очереди за стаканом бесплатного вина. Надеюсь познакомить вас с ним, когда вы приедете. Кстати, а когда вы приезжаете? Вэ эс ка эль. Восклицательный знак.

— Эй, ты этого не читал. Дай-ка посмотреть.

Джин попыталась выхватить письмо, но он плотно прижимал его к груди. Она начала было возмущаться, но осеклась, увидев, как он изменился в лице. До нее дошло, что самая мысль о том, что Виктории появился бой-френд, глубоко ему ненавистна. Он даже не хотел обращать это в факт путем оглашения.

— Да ладно тебе. Поживем — увидим, — сказала она. — Ты же сам целый год удивлялся, почему у нее до сих пор нет друга.

На Марке лица не было, он ее словно не слышал. Ответа не последовало: он явно был против.

Письма Виктории было не узнать — оно не было обычным ее перечнем личных горестей и общественных негодований (претензий к подругам, несправедливостей по отношению к налогоплательщикам великого городишки Кэмден), в сущности, вообще ничего об ее чувствах. А потом этот сюрприз, пришпиленный под конец. Джин казалось, что она понимает, какая перемена произошла в дочери, что служит источником этой новой ее легкости, неуклюжей болтливости. У нее был секс. Джин отнюдь не воображала, что Вик девственница, напротив, была вполне уверена в обратном. Но все прежнее имело лишь формальную, техническую сторону.

А посему, чтобы отвлечь Марка или чтобы дать ему нечто иное, достойное горестных размышлений, она рассказала ему о том, как заезжала в клинику.

— И мне придется туда вернуться. Они хотят сделать еще один тест — une echographie. Значит, что-то у меня не так.

— С чего ты взяла?

— А что еще это может означать?

— Они хотят быть уверенными. Такая у них работа, это просто исследование ультразвуком. Может, на снимке что-то неясно, вот и все.

— Вот и я говорю. Что-то не так. Боже, как я устала. Пойду и прилягу на часок.

Она протиснулась мимо него. Несмотря на необычайно долгий сон накануне ночью, она вдруг ощутила с ног валящее утомление — окончательное, по ее мнению, доказательство наличия болезни. Утешения ей не хотелось, а вот утешать его с нее было довольно.

Джин сидела на кровати, снимая сережки — массивные серебряные звезды, подарок от Вик. Сняв марокканские серебряные бусы, единственную свою драгоценность, которой домогалась Виктория, и перебирая их в пальцах, словно четки, она думала о письме дочери. Дело вовсе не в сексе. Виктория влюблена. Как это типично для умственного убожества Джин, что она зациклилась на первом — ну да, розовое зубное колечко для надевания на член. Интересно, что Джиована пришлет в следующий раз? Бирюзовые анальные затычки? Три месяца назад я и не знала, что такое анальная затычка, думала Джин, слишком подавленная, чтобы снова разжечь свою ярость по отношению к Марку. Она бросила ожерелье на ночной столик, положила ладони на груди и надавила на них. Потом улеглась. И груди ее тоже улеглись — лишенные закваски, обессиленные, распростертые, скользящие к краям раскинувшейся в разные стороны земли. И почти уже там пребывающие, подумала она, стараясь не заплакать.

За зашторенным окном раздалось воркование какой-то птицы, и она попыталась угадать, какой она породы. Эко-шей, эко-шей — вот как примерно оно звучало. Ecorche: это слово пришло ей на ум прежде, чем она вспомнила, что оно означает. Изображение тела, лишенного кожи. Чтобы показать, что находится под ней. «С содранной кожей» по- французски — так, а откуда вообще я знаю это слово? Уже проваливаясь в глубокий сон без сновидений, она вспомнила о книжном пакете на полке и поняла, чьим был этот мелкий, аккуратный почерк. Ларри Монда. Это была книга Ларри.

Ближе к вечеру Джин решила, что отправится в Лондон. Она откажется от echographie — ультразвукового исследования, как говорит Марк. Возможно, он прав и им лишь требуется убедиться, что все в порядке, но ей хотелось встретиться со своим собственным врачом, а еще ей надо повидать Викторию. Марк опять уединился у себя в кабинете и говорил по телефону: обсуждалась все та же