Привязанность

подруга Софи.

— Моя подруга Софи? Разве у меня есть подруга по имени Софи? — спросила Джин, вставая, чтобы пойти в туалет.

— Я же рассказывала о ней в своем письме. Я хотела тебя спросить… в общем, мне кажется, что на самом деле она подруга папы. По-моему. Или ее мать была его подругой, или что-то там еще.

— Ты имеешь в виду Софи де Вильморен?

— Ты ее знаешь!

Почему Вик так этому рада, Джин даже представить себе не могла. Она вспомнила открытку в Собрании Уоллеса: бледную герцогиню.

— Забавно, что ты о ней упомянула, потому что как раз сегодня я видела портрет одной женщины, похожей на нее. Я не могла понять, кого он мне напоминает, а оказывается, вот кого. Случайное открытие. Салат будешь? — Ей не нравилось, что у Вик разгорелись глаза, как это было бы, по крайней мере, несколько лет назад, если бы Джин призналась в случайном знакомстве с Кайли Миноуг[54]. — Так или иначе, что она здесь делала? Ты писала, что она заходила.

— Я ее пригласила. Но потом она сказала, что ты тоже ее приглашала, когда ты встретилась с ней в химчистке, было такое? Я все время видела ее поблизости — думала, может, это какая-то поехавшая лесбиянка из Кэмдена. Она всегда мне улыбалась — а потом, когда как-то раз мы с Викрамом и Майей завтракали в кафе, она вдруг подходит ко мне и говорит: «Вы Виктория Хаббард?» — Вик произнесла свое имя с сильным французским акцентом и широко раскрыла глаза, изображая тревогу. — Так что мы разговорились, и она сказала, что когда-то здесь жила. Здесь, на Альберт-стрит, — в этом доме.

— Tu exageres, ma fille[55]. Она останавливалась здесь только раз — может, недели на три. На месяц, максимум. Когда тебе было года полтора или меньше. — Господи, подумала Джин, может, Софи де Вильморен — хищная лесбиянка? В тот день в химчистке в ней определенно было что-то раболепное. Если она увлеклась Вик, то это все объясняет.

— В общем, она спросила, нельзя ли ей снова увидеть наш дом, сказала, что была здесь счастливее всего в жизни, что нянчила меня и была там, в той комнате, когда я сказала свое первое слово — «минибар». Так что я поняла, что это правда.

— Нянчила? Значит, она хочет сказать, что была чем-то вроде нашей прислуги? Которой она не была — и никто не был. У тебя не было никаких нянечек, чем я очень горжусь. Хотя ты можешь считать по- другому. А твоим первым словом, прости, если огорчу тебя, было «бака» — вместо «собака». Правда, и до «минибара» оставалось недолго — это когда мы остановились в «Карлайле» во время той чудесной поездки в Нью-Йорк, чтобы показать тебя бабушке и деду. Софи там не было.

Джин было непросто противостоять непреодолимому представлению о ловкой пройдохе, сумевшей познакомиться с ее дочерью. Но, как сказала она себе на рассвете, лежа без сна в пустой кровати, это чувство угрозы, это непристойное подозрение было просто производным от ее собственного морального разложения, которому она никак не могла позволить заразить каждое свое суждение, каждое свое чувство.

— Значит, ты привела ее в дом?

— Ну да. Замечательный был вечер. Мы несколько часов просматривали все старые альбомы, и это было поразительно. Она помнит все — и светящиеся в темноте звезды на моем потолке, и треснувшее голубое стекло на двери в туалет на лестничной клетке. Сломанную туалетную цепочку.

— Повезло же ей с памятью.

— Мы собирались позвонить вам, но потом, я не знаю, что случилось.

— Случилось то, что ты мне не позвонила.

— Ой, мам, надеюсь, ты не против, что она пробыла здесь несколько дней. Я об этом хотела тебе сказать. Я думала, что в этом ничего такого нет. Потому что она жила здесь раньше и все такое. Майя только что съехала, и я, ну, предоставила ей твою комнату.

Джин содрогнулась, скрывая это чрезмерным вниманием к зеленому салату.

— Послушай, милая, ты очень хорошо рассуждаешь, но на самом деле ты просто не должна пускать к себе кого-то на постой. Не то чтобы мы не доверяли тебе… Просто ответственность огромна, для каждого, — и подобные вещи способны вырываться из-под контроля… — Здесь она смогла подпустить в голос строгость. — Ладно, когда это было? Чего она хотела?

— Несколько недель назад. В том-то дело. Ничего не понимаю. По-моему, она живет в Париже, но не оставила мне ни телефона, ничего. Она долгое время провела в Кэмдене, потому что я сто раз видела ее на улицах. А потом исчезла. Может, это странно, но я вроде как по ней скучаю. Она была очень милой и хотела разузнать все и о тебе, и о папе, и о Сен-Жаке, и всем таком — я дала ей ваш электронный адрес, но, думаю, она ничего вам не написала.

Джин внезапно вспомнила об электронном письме из Франции, адресованном Марку, которое она видела в их почтовом ящике перед тем, как они улетели с Сен-Жака; она совершенно забыла сказать ему об этом. Возможно, это было просто деловое письмо. А возможно, Софи таки написала, только не ей.

— Я, милая, была бы поосторожнее, если она объявится снова. У нее вроде бы не очень устойчивая психика. Что вполне объяснимо.

— Мама, как это понимать — «объяснимо»?

Вик выглядела настолько встревоженной, что Джин поняла: надо дать ей какое-то объяснение.

— Ей с самого рождения пришлось очень нелегко, мягко говоря. Видишь ли, Софи — дочь давнишней подружки твоего отца. Сандрин, француженки, по которой он сходил с ума лет этак сто назад. По-моему, в шестьдесят седьмом, потому что ему тогда было семнадцать. Он провел то лето с ее семьей, в Бретани. На Сен-Мало.

Вик явно ожидала продолжения.

— Вообще-то тебе надо спросить об этом у папы, но дело в том, что Сандрин сбежала с кем-то другим. И забеременела. Очень грустная история, — с нажимом сказала Джин, вытирая со стола пролитый уксус. — Может, Софи тебе рассказывала. Ее отец погиб в тот день, когда она родилась. Попал в ужасную аварию, как раз когда ехал в больницу, чтобы впервые ее увидеть. Кошмар. Такая бедняжка.

— Вот так-так. Она мне об этом не говорила.

Вик выглядела озадаченной и, возможно, слегка уязвленной мыслью о том, что ее новая близкая подруга не доверила ей этого существенного обстоятельства.

— Да, той весной по всей Европе были наводнения — ты, наверное, слышала, как папа об этом рассказывал, — по-моему, на Пасху. Ну вот, и мы встречались с ней пару раз, когда ты была маленькой, но потом потеряли связь. Уверена, что Марк какое-то время поддерживал контакт с ее матерью, Сандрин. Хотя, кажется, вспоминаю, что она куда-то уехала… в Канаду? Не знаю. Да, это было очень печально. Хочешь мороженого, милая? Шербет с манго от Минци. Или есть еще с мятой — по вкусу так напоминает зубную пасту, что можно даже не чистить зубы.

— Нет, мама, спасибо. Мы с Викрамом не едим сладкого.

На этом, к облегчению Джин, разговор и окончился. Они собирались пойти в кино — на романтическую комедию, конечно, раз уж без Марка на хвосте — но вместо этого после обеда устроились в гостиной, вновь наполнив бокалы вином. Пока Джин закрывала ставни, Виктория просматривала телепрограмму.

— Класс, — сказала она, потянувшись за пультом. — «Когда мужчина любит женщину». Это где Мэг Райан изображает пьяницу. Только что начался.

— О, здорово. Я его ни разу не видела. А мужчина кто, Деннис Куэйд? — Джин, подсунув под себя ноги и взяв на колени Элизабет, умостилась на большой и мягкой голубой софе. Которая, заметила она, стала на целых полтона грязнее. — Знаешь, он и в самом деле ее муж. Или был им.

Вероятно, завел интрижку с другой актрисой, помоложе и пофигуристей, подумала Джин. А потом Мэг исправила себе форму губ, как будто это могло помочь.

— Неудивительно, что она стала пьяницей, — предположила Вик.

— На самом деле она вовсе не алкоголичка. А вот Деннис Куэйд, по-моему, дрянцо. Эта его улыбочка. Конечно, в нем ведь всего три фута роста. Все они карлики. Непонятно, почему они разбежались. Она такая волнующая — привлекательная, как