партизанским отрядом на Украине. Он умел командовать людьми, и в 1943 году его назначили политкомиссаром танкового полка под Курском. Его земляк Никита Хрущев сделал Сергея Маренкова своим протеже и помог продвинуться по служебной лестнице. После войны его пригласили работать в КГБ — благодаря энциклопедической памяти и незаурядным организаторским способностям.
Маренкову достаточно было только раз прочитать сообщение, и оно навсегда оставалось в его памяти. Он помнил сотни имен, адресов, телефонов, статистических данных. Его стремительное продвижение по служебной лестнице объяснялось не только этим — он никогда не примыкал ни к какой политической группировке в партии, поэтому все ему доверяли. В сорок пять лет Сергей Маренков женился.
Ирина Маренкова, стройная красавица, совершенно не была похожа на своего мужа. Увлекаясь политикой, она еще до замужества стала сомневаться в справедливости существующей системы. Эти сомнения переросли в уверенность после того, как она прочитала книги Александра Солженицына. Она пришла к выводу, что Советское государство превратилось в милитаристскую диктатуру под растущим влиянием маршала Григория Прашко и его сторонников в Политбюро. Она поделилась своими взглядами с мужем.
Но Маренков и сам с тревогой наблюдал ад развитием системы. Он ненавидел своего коллегу — чванливого, самоуверенного маршала- Прашко, но тщательно скрывал свои чувства. Он видел, что в стране производится гораздо больше оружия, чем могло потребоваться для защиты от Запада. В то самое время полковника Игоря Шарпинского назначили его заместителем.
Скоро Маренков понял, что Шарпинский является протеже Прашко, и его главной задачей является усиление влияния ГРУ — советской военной разведки. Официально Шарпинский считался посредником между КГБ и ГРУ, но на самом деле выполнял приказы маршала Прашко. Однажды, вернувшись домой в свою квартиру в доме 26 по Кутузовскому проспекту, Маренков обнаружил в спальне мертвую Ирину. Приняв сверхдозу снотворных таблеток, она оставила короткую записку: «Как диссидентка я могу помешать твоей карьере. Я слишком люблю тебя, чтобы погубить. Луч- ще умереть самой».
Впервые в жизни Маренков заплакал. Три дня он не выходил из квартиры, не открывал дверь и не отвечал на телефонные звонки. Затем провел расследование. Через три дня он узнал, что во время его визита в Восточную Германию была организована кампания слухов, утверждавших, что Ирина занимается подрывной деятельностью. Руководил этим полковник Игорь Шарпинский.
Выдержка, которая вместе с другими его качествами привела Маренкова в КГБ, снова помогла ему. Просидев всю ночь в раздумьях, к рассвету он принял решение — бороться против извращенной системы, погубившей его жену, системы, разрушавшей страну. Он стал Анжело.
Маренков знал, что рано или поздно его разоблачат. Сначала инцидент в ноябре на московской железной: дороге. Спрятав кассету в вагоне, он столкнулся на выходе с капитаном Старовым из ГРУ, который собирался осмотреть вагон. С присущей ему решимостью Маренков дважды выстрелил в Старова, а затем всунул тому в руку гранату, которую всегда носил в кармане — в случае ареста Маренков выдернул бы чеку.
Затем был создан комитет во главе с Леонидом Седовым, маршалом Прашко и им самим. Он оказался в роли охотника на самого себя. Чтобы выиграть хоть немного времени, он сделал вид, что подозревает Зарубина, которого и раньше использовал в качестве прикрытия. Зная, что Зарубин увлекается американским джазом, он просил, чтобы после получения кассеты «Голос Америки» передавал определенные джазовые композиции. И в Бухарест Маренков поехал под предлогом слежки за Зарубиным.
И теперь, пролетая над Югославией на высоте восьми тысяч футов, он прекрасно понимал, что каждый километр его долгой дороги в Штаты будет насыщен опасностями — КГБ и ГРУ организуют совместную охоту за ним и его защитниками.
Через несколько минут после того как самолет Уогрейва оторвался от земли, небольшая кавалькада машин покинула аэродром и на полной скорости направилась в румынскую столицу. Когда о побеге Маренкова станет известно, Ион Манеску, шеф секретной полиции, собирался начать официальное расследование. В своем докладе он укажет, что неизвестные капиталистические агенты на самолете вывезли русского из Румынии. Желая поскорее вернуться в город, Манеску — любитель быстрой езды — нажал на газ и оторвался от следующих за ним машин.
Один из его заместителей, Лев Ионита, замыкавший кавалькаду, остановился возле огороженной виллы, быстро зашел внутрь, чтобы позвонить в Бухарест. Затем снова сел в машину и на предельной скорости помчался в столицу. Зайдя в подъезд одного из многоэтажных домов, он быстро рассказал о случившемся одному из работников' советского посольства, который прибыл сюда после его звонка. Через несколько минут русский уже направлялся в свое посольство.
В Румынии, как и в Югославии, были сталинисты, тайно поддерживающие Советский Союз. Одним из них и был Лев Ионита. Через короткое время из советского посольства в Москву ушла шифровка, в которой сообщалось о бегстве генерала Маренкова. Через несколько минут после получения этого сообщения из здания КГБ на площади Дзержинского была направлена шифровка в Вену, где в то время находился полковник Игорь Шарпинский. Он узнал о побеге Маренкова из Румынии, когда Уогрейв еще летел над югославской территорией.
Было 11.30 по венскому времени — на час меньше, чем в Бухаресте, — когда шифровку из Москвы получили в советском посольстве. Как всегда, Шарпинский прибыл в австрийскую столицу под вымышленным именем, имея в кармане дипломатический паспорт. Шифровка лежала у него на столе, а сам он смотрел, как за окном падал снег, и прохожие кутались в пальто и шубы.
Полковник Игорь Шарпинский в свои пятьдесят лет был крепким мужчиной невысокого роста, с высоким лбом и редкими волосами. Впалые щеки — и маленький подбородок скрывали огромную силу воли, которой обладал полковник. Глаза за стеклами пенсне казались спокойными и безучастными, в то время как мозг Шарпинского думал со скоростью вычислительной машины. Получив подобный приказ — «найти и уничтожить», — другой человек сразу бы начал действовать и отдавать приказы. Шарпинский спокойно сидел за столом десять минут, пока в его голове не выработался план.
Нажав на кнопку звонка, он вызвал своего заместителя, Руди Бюлера, восточного немца, который руководил действиями диверсионных групп ГРУ в n Западной Европе. Спокойным голосом он дал ему инструкции, и Бюлер сразу же принялся звонить. по телефону. Сделав несколько звойков, он положил трубку и посмотрел на Шарпинского, который глядел в окно.
— Он все еще на Аннагассе, 821. Одна из команд уже направилась туда. Билеты на рейс, вылетающий в Цюрих, заказаны. Но почему в Цюрих? А, Руди Бюлер был на десять лет моложе своего шефа.
Среднего роста, мускулистый, с толстым приплюснутым носом. Прежде чем ответить на вопрос, Шарпинский встал из-за стола и быстрым шагом подошел к % висящей на стене карте, где булавками был нанесен — маршрут через Югославию.
— Во-первых, среди кипы ежедневных донесений Из Милана прошла информация об английском самолете, вылетевшем в восточном направлении. Во-вторых, — один из белградских агентов передал сведения о том, что над городом пролетел самолет, направлявшийся на восток. Другие сообщения от агентов на радиолокационных станциях указывают, что самолет двигался в Сторону Бухареста.
Под «белградскими агентами» Шарпинский имел в виду сталинистов, которые постоянно отправляли донесения в Москву при помощи мощных передатчиков. К тому же пока Уогрейв летел обратно через Югославию, советский спутник с высоты триста миль следил за его курсом, сообщая эти данные в Москву.
— И все же я не понимаю, зачем нам лететь в Цюрих, — настаивал Бюлер.
— Потому что они постараются вывезти его из Милана на поезде. Наши агенты на железной дороге в Милане сообщали о предпринимаемых мерах безопасности на миланском вокзале. К «Атлантическому экспрессу», отбывающему сегодня днем, подсоединили два специальных спальных вагона. Тогда я не обратил внимания на эту информацию…
— А почему бы им не вывезти его из Милана в Цюрих самолетом? — возразил Бюлер.
Они часто играли в подобную игру, когда Бюлер выступал «адвокатом дьявола», пытаясь найти слабое место в рассуждениях шефа. Ему это удавалось крайне редко.
