— Ещё одна услуга.
— Говори!
— Сходи на мызу Силсби. Посмотри, не вернулись ли женщины из убежища. Деда застанешь… он сказал, что не пойдёт прятаться, что пересидит их в кресле.
— Хорошо.
Рэб улыбнулся. Всё, что он так ни разу и не выразил словами, было в этой улыбке.
Но, выходя, Джонни увидел, как доктор Уоррен опять наклонился к нему.
— А так? Лучше?
— Да… лучше.
5
На мызе Силсби никого не было — ни женщин, ни детей, ни животных; только два телёнка, недавно отнятые от матери, паслись на выгоне. Когда раздался звук тревоги, их, верно, не удалось поймать и посадить в телегу, вот они и остались. Джонни заглянул в пустой сарай. Бродили куры. Эти долго могли ещё жить, питаясь просыпанным овсом и рожью. Две собаки подошли к нему и стали жаловаться, что их никто не кормит.
— Я вас знаю, — сказал Джонни. — Вас, конечно, взяли с собой, а вы дали стрекача — и сюда. Верно, ребята?
Кот следовал за ним по пятам. Это был большой рыжий кот; Джонни знал, что он любимец деда. Кот мяукал и тёрся о ноги Джонни. Джонни взял его на руки.
— Конечно, разве ты станешь ловить мышей в сарае, как другие кошки! — сказал он.
А сам подумал: как это получилось, что дед, раз уж он не захотел прятаться с остальными, не покормил животных. Джонни вошёл в старый дом. Двери не были заперты. Кот, уверенный, что теперь-то уж ему сервируют еду со всем изяществом, к которому он привык, стал перебирать лапами, и от предвкушения мурлыканье его сделалось густым и нежным.
— Дед! — крикнул Джонни.
Никто не отвечал, а красное кресло, в котором дед обычно сидел с тех пор, как с ногой у него сделалось хуже, пустовало. Джонни сходил в кладовую и достал кислого молока и хлеба для животных. Он был рад этой небольшой заботе. Она спасала его от необходимости думать. Кота он покормил на кухне. Миску с едой для собак вынес во двор. Но где же старик? Джонни вдруг осенила одна мысль, и он побежал назад в кухню и заглянул за очаг. Старого ружья там не было, рожка для пороха, с которым старик ходил воевать против испанцев, тоже не было. И дед пропал…
Джонни пошёл назад, в деревню, опустив голову, засунув руки в карманы. Странное оцепенение, и душевное и физическое, овладело им. Ноги налились свинцом. Внимание задерживалось на незначительных предметах вроде рыжего кота дедушки Силсби. Навстречу ему попалась маленькая девочка, которая нахлобучила на себя медвежью гренадерскую шапку и прыгала от радости. Он невольно запомнил номер полка на шапке. Гренадер — вероятно, убитый — принадлежал к 10-му полку.
Перед таверной Бакмана он увидел коляску доктора Уоррена. Сам доктор ждал его в дверях.
— Рэб?..
Доктор опустил глаза.
— Со временем, — сказал он, — мы научимся останавливать подобное кровотечение. Пока же мы бессильны.
Доктор Уоррен перешёл в пустую комнатку, подальше от шумной компании в пивном зале, всё ещё занятой воспеванием своих подвигов.
— Не стоит тебе ходить наверх.
Джонни кивнул. Он перенёсся в какой-то странный, одинокий мир, где всё казалось ненастоящим, даже смерть Рэба.
Служанка вошла на цыпочках. Она несла доктору поднос с едой. В полном изнеможении молодой человек упал в кресло, опустив свою русую перевязанную голову на руки.
— Ты помнишь тот вечер, — сказал он, — когда «наблюдатели» встретились в последний раз? Джеймс Отис пришёл туда незваный. Всего, что он говорил, я не запомнил, но от некоторых его слов у меня пошли мурашки по спине.
— Я никогда не забуду. Он говорил… чтоб человек мог выпрямиться во весь рост.
— Да. И что кое-кому придётся погибнуть ради того, чтобы другие могли встать во весь рост. Многим ещё предстоит отдать свою жизнь за это! А сколько уже погибло! Пройдёт сто лет, и двести лет, а люди всё ещё будут умирать во имя свободы. Дай бог, чтобы такие люди никогда не переводились! Такие люди, как Рэб.
Молчаливая женщина снова вошла. Она приготовила доктору омлет и молча поставила его перед ним.
— Будьте добры, принесите сверху ружьё, — попросил он.
Она кивнула и пошла исполнять его просьбу. Доктор Уоррен принялся есть. У врачей особый навык, и горе не лишает их аппетита.
— А ты не можешь есть, мой мальчик?
— Нет ещё.
— Попробуй поспать.
— Нет.
Джонни шагал из угла в угол. Он был так ошеломлён, что почти ничего не чувствовал. Потом, потом, говорил он себе. Завтра, послезавтра. Тогда я, может быть, пойму, что Рэб умер. Но сейчас мне ещё не больно. А вот на будущий год, всю жизнь…
Взгляд его упал на мушкет. Он взял оружие в руки и подошёл с ним к окну, разглядывая и ощупывая усовершенствования, сделанные Рэбом. Рэб так ни разу из него и не выстрелил. Не пришлось. Доктор Уоррен стоял рядом.
— Положи ружьё, Джонни. Сюда, возле окна. Теперь дай сюда свою правую руку, вот так.
Джонни уже перестал стыдиться своей обожжённой руки. Он протянул её вперёд и почувствовал, как прохладные, чистые руки доктора сгибают и крутят ему пальцы. Он стиснул зубы.
— Джонни, с рукой совсем не так плохо, как ты думаешь. Это ведь ожог, правда?
— Да.
— Только сейчас, когда ты занимался ружьём, я и мог разглядеть её хорошенько. Ты её держал вытянутой, пока она заживала?
— Нет.
— Верно, твой хозяин призвал какую-нибудь знахарку лечить тебя?
— Ну да, бабку.
— Ох, уж эти мне бабки! Любой бостонский врач знает… Ты понимаешь, большой палец загнулся не оттого, что он был так уж основательно повреждён, а просто из-за рубцов.
— Как так?
— А вот так. Если ты не боишься, я могу перерезать рубец и освободить большой палец.
— И моя рука будет живая, как раньше?
— Я не хочу обещать слишком многое. Не знаю, сможешь ли ты вернуться к своему ремеслу. Впрочем, в ближайшее время и Поль Ревир не будет делать серебряных вещей.
— А ружьё я смогу держать?
— За это я, пожалуй, поручусь.
— Ну, так серебро пусть подождёт. Когда вы можете приступить, доктор Уоррен? Я не боюсь.
— Я сейчас позову кого-нибудь из пивной, чтобы подержали тебе руку.
— Зачем? Я и сам её буду держать спокойно.
Доктор тепло взглянул на него:
— Верю, что можешь. Пойди пока прогуляйся на воздухе, а я между тем приготовлю
