секунду до звонка и побежали по своим классам. Я просидел на месте не больше пяти минут, когда Крапп встал из-за стола и со злорадной улыбкой сказал:
— Ну, сдавайте свои доклады.
Как только он это сказал, я оглянулся и по румянцу на лицах сразу же опознал тех, кого Хеллоуин соблазнил не делать домашнее задание.
— Так у кого нет доклада? — спросил Крапп.
Поднялись пять дрожащих рук. Он взял журнал и стал с мучительной аккуратностью вырисовывать нули, приговаривая с каждой новой отметкой:
— Незачет и два раза остаешься после уроков.
Кто-то за моей спиной расплакался, но мне не хватало смелости повернуться и посмотреть, кто это.
Крапп прошел по проходу, собирая доклады. Я протянул ему свой. Перед тем как его пальцы схватили листки бумаги, я увидел ошибку: у меня получилось «Былое величие Гретции». Крапп в одно мгновение обозрел обложку — вырезанная фотография старой мексиканки в шали, лишняя буква — и с отвращением покачал головой. Потом Крапп переложил мой доклад в стопку, которую держал в другой руке, и в этот миг я заметил то, чего не увидел он: задник моего доклада, с примерами экспорта, был испещрен темными жирными пятнами.
Доклад вернулся ко мне на следующий день с отметкой F[38] и с надписями «плагиат» и «отвратительная дрянь» на морщинистой щеке женщины. Заплесневелый сыр, протухшая оливка и бычок сигареты все вместе воняли, как кусок дерьма. Дома я показал доклад Джиму. Он пожал плечами и проговорил:
— И на старуху бывает проруха.
А потом велел мне помалкивать:
— Родители даже ничего не заметят. Они так заняты работой и… — Брат закинул голову и поднял руку, словно пил из большой бутыли. — Унеси это во двор и закопай, — сказал он. — Воняет, как задница покойника.
Я так и сделал, хотя знал, что добром это не кончится. Мэри смотрела, как я копал яму. Когда я похоронил вонючую дрянь и притоптал накиданную сверху землю, она положила сверху камень — чтобы пометить могилу.
Сонный порошок
Я стоял над Драным городом, разглядывая его со всех сторон, и вдруг понял, что с тех пор, как Джим начал заниматься борьбой, обзавелся новыми дружками и старался как можно реже бывать дома, на его детище осела тонкая пленка пыли. Я вообразил, что это сонный порошок — словно злобный колдун из сказки посыпал фанерный щит. Городок стал тихим, точно погрузился в глубокий сон, и на листе фанеры парило опустение. Тут почти ничто не поменялось с того последнего раза, когда я приходил сюда перед Хеллоуином. Чарли по-прежнему лежал в озере, Борис возился с машиной, миссис Харрингтон выкатилась вперед на животе и погрузилась в сон.
Я заметил только одну перемену: бродяга теперь находился за нашим домом. Я решил, что переставила его туда Мэри — после того, как увидела его лицо в окне. На самом деле он, конечно, давно уже ушел и, возможно, подглядывал за другими семействами. Ремонт крыши у миссис Рестуччо еще не был закончен, и хотя Халловеи съехали уже больше года назад, Раймонд, их старший сын, спал позади их дома. Я подумал, а вдруг это конец Драного города: Джим, повзрослев, забросит его, и сонный городок так и будет медленно разлагаться, и наконец глиняные фигурки, растрескавшись, превратятся в прах, а картонные дома сморщатся и упадут.
Я пошел в угол подвала, где стояла коробка со старыми игрушками. Порывшись в ней, я нашел машинку «мэтчбокс»[39] — модель черного длинного катафалка. Задняя дверка открывалась; когда-то там был выдвигающийся гробик. Воспользовавшись запасами Джима, я выкрасил машину в белый цвет и еще не высохшую поставил на Уиллоу-авеню — перед домом мистера Барзиты. Окинув еще раз взглядом фанерный щит, я протянул руку и выключил солнце.
Мы сегодня не ходили в церковь
Отец таинственным образом появился в кровати в воскресенье утром. Я как раз шел по коридору в ванную и увидел, что он спит рядом с мамой. Вид его испугал меня, и я побежал наверх — сказать Джиму, который еще не проснулся. Брат встал и пошел со мной вниз по лестнице. Я заглянул к Мэри, толкнул ее в бок и сказал:
— Слышь, папа вернулся.
Она встала, и мы втроем, расположившись в ожидании вокруг кровати, принялись поедать отца глазами. Прошло какое-то время, и отец вдруг сел и открыл глаза, будто пробуждаясь от кошмара. Он тряхнул головой и выдохнул — казалось, с облегчением, — а потом улыбнулся нам.
Мы узнали, что отец не только здесь, с нами, но и проведет дома весь день. Он поднялся, выпил кофе и спросил, не хотим ли мы прокатиться.
— Куда? — спросил Джим.
— Не знаю. Выясним, когда доберемся до места.
Мы все вышли на улицу и набились в машину.
Джим уселся на переднем пассажирском сиденье, а мы с Мэри — на заднем. На улице было холодно, но Джим с отцом открыли передние окна, и мы поехали под звуки орущего радио и бешено воющего ветра. Все молчали. Отец подъехал к придорожному киоску с хот-догами. Мы купили крем-соду и хот-доги, приправленные запеченным луком и горчицей, которые хрустят, если их надкусить. Усевшись на перевернутые ящики из-под молока в нескольких футах от киоска, мы принялись молча есть. А потом снова уселись в машину и поехали быстро-быстро, и я испытывал ощущение свободы, прогула и побега.
Когда за спиной осталось немало миль и опасности возвращения больше не было, Мэри подалась к переднему сиденью и сказала:
— Мы сегодня не ходили в церковь.
Отец повернулся и мгновение, улыбаясь, смотрел на нее.
— Я знаю, — сказал он и громко рассмеялся.
Мы остановились перед огромным парком на Северном берегу. Парковки были почти пусты, несмотря на сказочно ясный день. Мы оставили машину в середине забетонированного пространства, с трех сторон окруженного лесом.
— Ну, в какую сторону пойдем? — спросил меня отец.
Я указал на запад: похоже было, что так мы сможем уйти дальше всего от дороги и парковок.
— Отлично. И они понеслись…
Мы вылезли из машины, застегнули верхнюю одежду и двинулись на запад. Джим шел рядом с отцом, пытаясь шагать с ним в ногу. Я тоже хотел быть там, рядом с ним, но сильно по этому поводу не огорчался. Мы с Мэри топали сзади. Бетонная площадка осталась позади, и мы вошли под сень высоких сосен. Под ногами лежал ковер из опавших дубовых листьев и пожухлых сосновых игл, толщиной в полфута, и мы с Мэри, шаркая ногами, время от времени пинали их. Мэри нашла громадный желтый лист размером со свою голову, проделала в нем две дыры для глаз и, держа за стебелек, поднесла к лицу, словно маску.
Мы довольно долго шли по тропинке, видели ворон на вершинах деревьев и наконец оказались на полянке. Отец поднял руку и поднес палец к губам. Мы, дети, остановились, а он присел и показал на деревья по другую сторону полянки. Там, глядя на нас, стоял огромный рогатый олень. Прошла целая минута, потом Мэри сказала: «Привет» — и помахала оленю. Тот отпрыгнул вбок и исчез среди деревьев.
