счастливыми, и следуем за чувствами, безумно приводящими нас к внешнему миру. Если вы спросите, реален ли мир, у молодого человека, пользующегося в жизни успехом, он ответит утвердительно, считая его вполне реальным. Но этот же молодой человек через несколько лет, испытав, как счастье постоянно ускользает от него, скажет, что жизнь – иллюзия. Он видел, что его желания неисполнимы, что куда бы он ни шел, везде наталкивается на несокрушимую стену, через которую не может перейти, что результатом каждой деятельности чувств является реакция. Все преходяще: наслаждение и страдание, роскошь и богатство, сила и слабость, даже сама жизнь – все одинаково мимолетно.
Человеку остается два пути. Один – заявить вместе с нигилистами, что все – ничто, что мы ничего не знаем и ничего не можем знать ни о прошлом, ни о будущем, ни даже о настоящем. Следует помнить, что тот, кто отрицает прошлое и будущее и признает только настоящее, просто сумасшедший, так как столь же нелогично отрицать существование отца и матери и признавать существование только ребенка. Отрицая прошедшее и будущее, необходимо отрицать и настоящее. Это будет чистый нигилизм, но я никогда не видел человека, который хотя бы в течение одной минуты был последовательным нигилистом, болтать же можно все что угодно. Другое положение состоит в поисках объяснения, в стремлении найти среди этого вечно меняющегося и исчезающего мира что-нибудь реальное, постоянное, неизменное. Есть ли что-нибудь подобное в нашем теле, этой совокупности материальных частиц? Это был вопрос, разрешения которого искали на протяжении всей истории человеческого ума. В истории древних времен мы находим проблески света, которые становились доступны человеческим умам. Там мы видим людей, которые даже в то время смогли заглянуть за пределы своего тела и нашли нечто, хотя и очень похожее на тело, но все же отличное от него, гораздо более цельное, более совершенное и остающееся даже тогда, когда тело разрушается. В гимне Риг-Веды, обращенном к богу Огня при сжигании тел умерших, мы читаем следующие слова: «О Огонь, возьми его нежно в свои объятия; дай ему совершенное светлое тело и отнеси его туда, где находятся отцы, где нет больше горестей, где нет больше смерти». Эту самую идею вы встретите в каждой религии, и с ней другую, в высшей степени замечательную. Во всех без исключения религиях, облечены ли их идеи в мифологию, или выражены ясным языком философии, или прекрасными образами поэзии – везде принимается, что человек в его настоящем состоянии представляет собой инволюцию, вырождение того, чем он ранее был. Что человек теперь – вырождение прежде бывшего человека – это единственное ясное положение, вытекающее из всех писаний и мифологий. Оно составляет основную мысль истории грехопадения Адама в еврейских писаниях и постоянно повторяется в священных книгах индусов, в грезах о периоде, который они называют веком истины, когда ни один человек не умирал, если сам не хотел умереть, когда он сохранял свое тело столько, сколько хотел, и его ум всегда был тверд и ясен. В этом веке не было ни смерти, ни зла, ни бедности; настоящее же состояние – извращение того, Совершенного. Рядом с этим мы везде находим историю о потопе. Эта история уже одна указывает, что настоящие времена считаются испорченными по сравнению с прежними. Мир все больше и больше развращался, пока потоп не уничтожил большую часть человечества, после чего опять началось его улучшение. Теперь мы медленно карабкаемся вверх, чтобы опять достигнуть прежнего состояния чистоты. Все вы знаете историю потопа, как он описан в Ветхом Завете. Та же история распространена у древних вавилонян, египтян, китайцев и индусов. Рассказывают, что древний мудрец Ману молился на берегу Ганга, когда к нему подплыл маленький пескарь, прося защиты. Ману посадил его в стоящий пред ним горшок с водой и спросил: «Чего ты хочешь?» Пескарь сказал, что он ищет убежища, так как его преследует большая рыба. Ману отнес его домой, но к следующему утру тот стал таким большим, что занял весь сосуд, и сказал Ману: «Я не могу больше жить в этом горшке». Хозяин поместил его в чан, но на следующий день и чан уже не вмещал его, и он объявил, что не может дольше оставаться в чане. Ману пустил его в реку, но к следующему утру рыба заполнила всю реку, и Ману выпустил ее в океан. Тогда рыба заявила своему спасителю: «Ману, Я Создатель Мира и принял этот вид, чтобы прийти к тебе и предупредить, что намерен потопить мир. Ты должен построить ковчег и поместить в него свое семейство и по паре всякого рода животных. Из воды поднимется утес. Привяжи к нему ковчег и, когда вода спадет, спустись на землю и насели ее». Земля была опустошена потопом, но Ману спас свое семейство, по паре всякого рода животных и семена всяких растений, а когда наводнение прекратилось, он сошел и населил землю, и мы все называемся ман, потому что произошли от Ману1. Человеческий язык представляет собой стремление выразить во внешних символах находящуюся внутри нас истину. Ребенок, речь которого состоит из неопределенных и непонятных звуков, делает попытку, я в этом вполне уверен, выразить в них самую высокую философию; только у ребенка нет ни органов, ни средств для выражения. Язык самого глубокого философа и выражения ребенка различаются только в степени, а не в роде. То, на что мы теперь смотрим как на выражения в высшей степени логичные и математически правильные, отличается от мистического языка мифологии древних только в степени. Все одинаково заключают в себе великую идею, которая, так сказать, силится найти для себя выражение. В древней мифологии часто встречается настоящая суть истины, а за современными изящными и отшлифованными фразами, приходится с грустью сказать, часто нет ничего, кроме бессмыслицы. Поэтому мы не должны отбрасывать что бы то ни было только потому, что оно облечено в форму мифологии и не похоже на понятия какого-нибудь ученого новейшего времени.
Если мы смеемся над религиями, потому что большинство из них требуют верить известным вещам на том основании, что это сказал такой-то пророк, то должны еще больше смеяться над современными так называемыми образованными людьми. В девятнадцатом веке, если человек цитирует Моисея, Будду или Христа, над ним смеются, но назовите тем же людям имя Гексли, Тиндаля или Дарвина, и все, что сказали последние, они проглотят «без соли». «Это сказал Гексли» – и для многих этого совершенно достаточно. Вот так свобода мысли! Древняя вера была религиозным суеверием, а новая – научное суеверие, но в первом и через первое мир получал великие духовные истины, а во втором и через второе – только разврат и алчность. Только в этом между ними и разница.
Вернемся, однако же, к мифологии. Во всех ее историях мы находим одну главную идею, что человек представляет собой лишь бледное отражение того, чем он когда-то был. Новейшие исследования, по- видимому, решительно отвергают это. По мнению эволюционистов, человек развился из моллюска, и потому то, что говорит о нем мифология, не может быть верно. Но в индийской философии существует идея, могущая примирить эти мнения. Индийская мифология содержит в себе так называемую теорию цикличности, согласно которой любой эволюционный процесс происходит в форме волны, подъем и падения в нем чередуются: то, что было гребнем, в следующий момент становится впадиной, и наоборот. Такое движение совершается в течение целых циклов. Даже исходя из посылок современных исследований, становится очевидным, что человек не может представлять собой только совершенствование. Всякая эволюция предполагает возможность инволюции. Любой современный ученый скажет нам, что из машины вы можете получить только такое количество энергии, какое ранее вложили в нее, что ничто не может быть произведено из ничего. Следовательно, если человек – совершенный человек; человек-Будда, человек- Христос – только эволюция моллюска, то моллюск – инволюция Будды. Если это не так, то откуда же произошли эти великие личности? Что-либо не может произойти из ничего. Таким образом, мы примиряем священные писания с современной наукой. Та энергия, которая медленно проявляется, проходя через разные фазы развития, пока не станет совершенным человеком, не может произойти из ничего. Она должна была существовать где-то раньше, и если моллюск или протоплазма есть тот самый отправной пункт, до которого вы можете проследить эту энергию, тогда эта протоплазма так или иначе должна заключать в себе все дальнейшие возможности эволюции. В настоящее время много спорят, составляет ли совокупность материальных частиц, которую мы называем телом, причину появления силы, называемой душой или мыслью, или тело – проявление последних. Все религии мира учат, что тело – проявление силы мысли, а не наоборот. Но современные школы считают, что то, что мы называем мыслью, есть просто результат действия определенной части машины, называемой телом. Если мы согласимся с идеей о том, что душа, или мысль, или как бы вы ее ни называли – произведение машины, результат физических и химических соединений материи, составляющей тело, у нас все же останется вопрос: что же тогда образует тело? Какая сила соединяет все его частицы в данной форме? Что это за сила, могущая брать материю из всей массы ее и придавать ей одну форму для моего тела, другую для тела другого человека и т. д.? Что производит все это бесконечное разнообразие? Сказать, что сила, называемая душой, – только результат особого соединения частиц материи, называемого телом, значит, ничего не сказать. Как это соединение произошло? Где была сила, которая его произвела? Если вы предположите существование еще какой-нибудь другой силы как причины этих соединений и скажете, что душа, которая проявляется только в соединении с
