— Товарищ. Он хотел с тобой познакомиться.
— Дурацкое желание! Вытаскивай поскорей табак, вместо того чтобы болтать глупости.
Пьер поспешно исполнил его просьбу. Дядя вынул из своего кармана почерневшую от времени трубочку, торопливо набил ее и глубоко затянулся дымом. Лицо его сразу смягчилось.
— М-м… Ну-с, какие там внизу новости? Как отец?
— Он пошел на восхождение с одним клиентом, и мама, как всегда, умирает от страха. Погода…
— Да, не блестящая. Но я видал и не такую.
— Еще бы, я в этом не сомневаюсь. Вынимать продукты?
— Интересно, чего ты ждешь? Думаешь, мул сам начнет себя разгружать?.. Ну-ка поворачивайтесь, вы оба.
Пастушья хижина прижалась к большому хлеву, над которым возвышался еще чердак, а вокруг паслось, позвякивая колокольчиками, штук двадцать бело-рыжих коров. Стерегущий их мохнатый пастушечий пес с радостным лаем кинулся к Пьеру. Положив ему лапы на плечи, он все норовил лизнуть его в щеку…
«Совсем как Фламбо», — подумал Люк.
— Ну хватит, Тампетт, хватит! — приказал Пьер. — Мне надо развьючить Кокотта.
Он распряг мула, который тут же стал щипать траву. Дядя инквизиторским взглядом исследовал содержимое мешков. А где же сыр? И хватит ли ему вина на неделю? И так как придраться, оказалось, было не к чему, он стал проклинать вяленое мясо — только для того, чтобы не ударить лицом в грязь. Как они представляют себе, неужели он может жевать эту резину своими тремя оставшимися зубами?
— Дядя, я положу продукты в сундук? — спросил Пьер.
— Будто ты не знаешь, куда их надо класть. И поторапливайся, суп уже готов. Для желудка главное — суп.
Есть суп? В такой час? Люк с некоторым недоумением глядел на густую массу, налитую ему в тарелку. В этом супе было все: и макароны, и овощи, и кусочки сухого хлеба. Он попробовал, оказалось не так уж плохо.
Дядя наблюдал за ним из-под своих густых бровей. Сам он ел сыр. Он ел его медленно, как человек, у которого впереди бездна времени, и вино, которое он выпивал залпом стакан за стаканом, помогало ему проглатывать большие куски.
— Клернета и Ренета вот-вот отелятся, — сказал он Пьеру. — Скажи отцу, чтобы он отвел их вниз. — Ревейе чего-то захромала и все время пытается боднуть Бланж, ну, а та потеряла терпение… Да, кстати, Северен выздоровел?
— Нет, он еще, наверное, с недельку проболеет. Так что все впритык, времени не остается. Ведь он должен венчаться в день святой Марты, — ответил Пьер, гладя Тампетта, который улегся у его ног. — А папа на днях повел двух клиенток на Монблан, но когда они дошли до Гран-Вилье, младшая так испугалась, что отказалась идти дальше.
— Надеюсь, они ему все-таки заплатили?
— Еще бы! Старший проводник сказал им, что так положено.
Издалека донесся какой-то грохот, похожий на раскаты грома. Старик прислушался.
— По-моему, это громыхает на перевале Монтэ.
— Там же папа! — с нескрываемой тревогой воскликнул Пьер.
— Не болтай, он уже давно спустился, час-то поздний…
— Пошел дождь, — сказал Люк.
Тяжелые капли барабанили по стеклу маленького зарешеченного окна. Коровы начали мычать. Кокотт заревел, а Тампетт поднял свою мохнатую голову.
— Мы сейчас в облаке, — вздохнул дядя. — Ну что за дрянная погода! Вам, пожалуй, лучше переждать.
— Нет, нет, — возразил Пьер. — Я хочу уйти. Если мы поспешим, то успеем добраться до дому прежде, чем разразится гроза. А я хочу знать, что с папой. Собирай пустые мешки, Люк, давай поскорей.
Пьер взнуздал мула, быстро попрощался с дядей и побежал вниз по лугу. Люк, пригнувшись — лил уже проливной дождь, — старался не отставать. Из-за тумана ничего не было видно, а дождь, мелкий, но сильный, вскоре превратил тропинку в ручей, но все же мул бежал легко. Его копыта хлюпали по воде, но, видно, его это нисколько не смущало.
— Он даже отсюда чует конюшню, — сказал Пьер. — Постарайся последовать его примеру, Люк. А то заблудишься… А вот и завалы. Ух, какой гром! Видно, молния ударила где-то совсем близко. Как жаль, что мы не взяли с собой куртки.
Когда некоторое время спустя они вбежали в домик Пьера, их, как говорится, можно было выжимать. Мариэтта ждала их, но ни о чем не стала спрашивать, а быстро приготовила по стакану горячего грога и заставила выпить до дна. Потом они переоделись во все сухое. Люк натянул на себя брюки и свитер Пьера. Мариэтта развесила их мокрую одежду над плитой. Мула отвели в конюшню.
— А где мама? — спросил Пьер, ставя на стол пустой стакан.
— В ресторане Митраль, — ответила Мариэтта. — Она так волнуется, что ей лучше побыть на людях. Я обещала сбегать за ней, как только вернется папа. Но время идет. И я… я тоже начинаю беспокоиться.
— Можно сходить в контору проводников, — предложил Пьер.
— А что они могут тебе сказать? Папа придет прямо домой, это ясно. Значит, надо терпеливо ждать. Я сварила для него капустный суп. Меня это отвлекло, а ему после такого потопа суп будет в самый раз… Ну, что рассказал вам дядя Эжен?
— Все одно и то же… Ах да, он сказал, что Кларон… Ладно, об этом мы поговорим завтра, а сегодня…
Воцарилась тишина. Гроза, отгремев, уходила, и могучий порыв ветра почти разогнал тучи. Восемь часов… Десять минут девятого… Пламя гудело в плите, тикали ходики…
— Ничего не поделаешь, я схожу за мамой, — вдруг решила Мариэтта.
Она уже встала со своего места, когда постучали в дверь. Пьер побежал открывать. В проеме стояли двое. Один маленький, лысый, другой с усами.
— Жозеф Симаноз!.. Реймон!..
Застыв на месте, Пьер глядел на вошедших проводников. Он судорожно стиснул руку сестры, которая подошла к нему.
— Папа… — с трудом проговорил он. — Папа… Он… погиб?
Высокий усач положил руку ему на плечо.
— Нет, он жив, но разбился… Гроза разыгралась, когда они уже кончали спуск. Вдруг ударил гром, и покатились камни… Лавина… К счастью, там спускалась еще группа альпинистов. Они подали сигнал бедствия, прилетел вертолет и увез потерпевших в Шамони…
— Папа разбился? Как? Что с ним? — бормотал Пьер.
— Насколько я понял, у него сломана нога и пробита голова… Все это уточнят врачи в больнице. А его клиент, норвежец, сломал себе всего лишь два или три ребра.
Мариэтта зарыдала. Судорожно прижимаясь к брату, она все повторяла: «Папа, ой, папа…»
— Не плачь, — сказал ей жестко Пьер. — Пойди предупреди маму, да побыстрей.
— Она уже знает, — сказал маленький лысый человечек. — Дорогой нам повстречалась девочка Митралей, она сказала, что ваша мать у них, они сейчас приедут. Мужайтесь, ребята. Все обойдется, поверьте мне…
Перед дверью затормозила машина, и из нее вышла мадам Сандос, ее поддерживал под руку упитанный мужчина в твидовом костюме. Люк едва узнал ее: она не причитала, не стонала и держалась спокойно, как-то вся выпрямилась, в глазах появилась жесткость, а губы были сжаты, — это была другая женщина.
— Я поеду к мужу в больницу, — сказала мадам Сандос, и голос ее не дрогнул. — Месье Митраль отвезет меня туда.
— Без меня ты никуда не поедешь, — заявил Пьер, отстраняя сестру.
— Не оставляйте меня здесь одну, — проговорила, глотая слезы, Мариэтта.
