Гордиева медленно подошла к ней и ровным пресным голосом спросила:
— Вам кого?
— Здравствуй, Нелли. Мне Анюту Колобову. Знакомую. Она ведь здесь?
Нелли увела постный взгляд в сторону и тем же бесстрастным голосом ответила:
— Здравствуй. Будет лучше, если ты не станешь приходить сюда.
— Я только гостинцы передам, — сказала Вера.
— Ну, ладно, — тряхнув связкой ключей, с сомнением проговорила Нелли. — Передай, — и высохшая, как инокиня, поплыла к выходу.
В конце коридора, потягиваясь изленившейся кошкой, стояла Анюта Колобова. Она вся как-то обмякла, расползлась, но по-прежнему была красива.
— А, это вы, Вера Васильевна? — с веселой развязностью сказала, подходя, она. — Чтой-то решили навестить меня?
— Как же, ведь старые знакомые, — проговорила Вера.
Опершись белой рукой о круглое бедро, Анюта лукаво щурила на Веру глаза. «Как будто бы только из-за этого пришла? Не верю!» Она была не из простоватых...
— Как ты сюда попала? — понизив голос, спросила Вера.
— А больше некуда стало. В цирке Коромыслова судомойкой работала, в женском чемпионате боролась, в прислугах была. Хозяйка меня выгнала. Никто не брал. Вот сюда подалась...
— А на фабрику?
Анюта вильнула взглядом в сторону.
— Там грязно. Я ко грязи не обвыкла. Сами знаете.
Вера постучала ребром ладони по подоконнику.
«Что ей скажешь на это?»
— Кто там у вас плачет?
— Дура одна. От семьи — от матери ушла, да попала с тюремными бабами, вот они и едят ее, — ответила Анюта и безжалостно хохотнула.
«Да, Анюта изменилась. Погрубела».
— Значит, тебе здесь нравится?
— Да не больно. В Питер вот обещают свозить.
— А если воевать придется?
— Один конец, — ухарски, ответила Анюта, но в больших ярких глазах мелькнуло беспокойство.
У Веры вдруг шевельнулась жалость к ней. Ведь если бы не история с Зобовым, наверное, совсем бы другой была эта женщина, по-другому смотрела на жизнь...
— Если ты хочешь, Анюта, я найду тебе место в прислугах, в земской больнице... Ну зачем ты поедешь с этим батальоном? Ведь ты еще молодая. Тебе жить да жить.
— Кабы раньше. У нас теперь Гордиева и пашпорта взяла. Куда без пашпорту?
— В Мерзляки можно. Да куда угодно поезжай, везде лучше, чем здесь.
Анюта свела к переносице бархатные полукружья бровей.
— Нет, в Мерзляки у меня дорожка быльем заросла.
Вере показалось, что в глазах Анюты впервые мелькнула растерянность.
— Так помогу я тебе, помогу. Не губи ты себя, — сказала Вера. Потом осторожно спросила: — Много вас здесь?
— Пока нет. Человек пятнадцать. Неллочка обещает с Булычева фабрики набрать. Там нашей сестры хватает.
Это было то, ради чего пришла Вера. В тот же день она встретилась с Алексеем Трубинским. Он узнал, с кем из работниц беседовала Гордиева, и подослал к ним сочувствующих большевикам солдаток. И без того колебавшиеся работницы на предложение вступить в батальон смерти ответили отказом.
Теперь надо было через Анюту поговорить с записавшимися в батальон женщинами. И Вера снова пошла в домик на Никитской.
Открыла дверь та же кухарка в галошках на босу ногу, испуганно заморгала веками.
— Пущать никого не велено. Дама ихняя ходит.
— Передай Анюте, что я жду ее, — торопливо прошептала Вера.
— Сичас...
Дверь толчком распахнулась, и Вера увидела сердитые брови Нелли Гордиевой.
— Ах, это снова ты? — тая в голосе негодование, задохнулась та и грохнула дверью. Щелкнул крючок, и Вера поняла, что на этот раз ей с Анютой не поговорить.
Но они встретились.
Поздней ночью испуганная босая Саша, собирая в горсть на впалой груди рубашку, зашептала Вере, что ее ждет внизу женщина.
Это была Анюта. В солдатской рубашке, картузе она походила на ненормально большого, располневшего мальчика.
— К вам я. Ушла оттуда. Пашпорт Неллочка не дала. Чего делать-то?
— Пришла-таки? Молодец! — проводя ее в кухню, похвалила Вера. Принесла старенькое платье матери, ботинки и соломенную шляпу.
Узковатое платье Любови Семеновны потрескивало под напором круглых Анютиных плеч. Она боялась нагнуться, широко шагнуть и все-таки улыбалась. В платье, видимо, было веселее. Ботинки оказались впору. Только от шляпы Анюта отказалась и попросила у Саши «какой ни на есть завалящий» платок.
Повязавшись по самые глаза, благодарно взглянула на Веру.
— В Слободское, Вера Васильевна, поеду. Звали сиделкой в больницу. Спасибо вам за все.
Накинув жакетку, Вера догнала Колобову во дворе.
— Я провожу тебя.
Та кивнула.
Оставляя четкие следы на отяжелевшей пыли, по безлюдной Раздерихинской улице прошли на берег реки и спустились к перевозу. Начинался рассвет. Над розовой Вяткой кучились тугие облака, у самых ног вяло шлепала о красный глинистый берег сонная волна.
— Слышь, Васильевна, садись-ка, — опускаясь на опрокинутую лодку, проговорила Анюта. — Скажу чего-то.
Вера села.
Разглядывая свои упругие ноги, Анюта улыбалась.
— Васюнька ведь был у меня до тебя еще. Тоже уйти уговаривал. Ежели, говорит, так нельзя уйти, могу с тобой пожениться. Ой, парень, — и засмеялась, сверкнув белоснежными зубами. — Ну и сказанул! Даже меня в краску ввел.
Это было признание в знак благодарности. Анюте, видимо, захотелось излить свою душу. Поняв это, Вера придвинулась ближе. Озадаченная, тихо спросила, что же думает делать Анюта.
— Чего? Да разве он мне под пару? Парнишка ведь. Он ростом-то велик, а еще несмышленый. Долго ли мне его загубить? — и опять рассмеялась. — Поезжай, говорю, Васюнька, домой. Девок в Мерзляках и без меня хватит. В лоб поцеловала и на крылечко проводила...
«Так вот почему он приезжал такой нарядный, вот почему так краснел! — с теплотой в сердце думала Вера, поднимаясь в гору по осыпающейся вздыбленной тропинке. — Что толкнуло его на это? Любовь ли, доброта ли?» Это было трудно понять. А может, благородство, воспитанное книгами?
Останавливаясь, Вера махала одинокой лодчонке, в которой переправлялась со стариком рыболовом на другой берег Анюта. «Кто знает, может быть, улыбнется судьба и ей, — думала Вера. — Должна улыбнуться!»
Вера оказалась права. У Андрея Кучкина была чахотка. Медицинская комиссия уволила его из 697-й пешей дружины в запас. Надо было председателю бюро подлатать свои легкие, сменить парной вятский воздух на сухой горный.
Кучкин решил податься к родителям на Южный Урал, но оттягивал отъезд, выступал на зоновских и вахрушевских кожевенных заводах. Не хотел оставлять за собой долга.
