колени Анотины и поднял голову, то увидел, что она хохочет. Наверное, мне следовало смутиться, но теперь, когда она опять была со мной, мне было все равно. Одной рукой я ухватился за перила, и Анотина, взяв за другую, помогла мне подняться.
– Я думал, ты исчезла, – сказал я, обнимая ее в поисках сочувствия.
– Прости, что не предупредила, – ответила она. – Я забавлялась с рычажками на пульте кресла и обнаружила, что один из них открывает эту дверцу. Взгляни, какой изумительный отсюда вид!
Набравшись мужества, я обернулся и взглянул на серебристый океан. Волны под нами вздымались и опадали, и правильный ритм их движения успокаивал.
– Теперь я понимаю, почему доктор был так очарован океаном, – промолвила Анотина. – Наблюдать за этими сценками бесконечно увлекательно – как будто смотришь тысячу маленьких спектаклей одновременно. Кажется, недавно я даже видела тебя.
– Я, случайно, не полз на четвереньках?
Она засмеялась:
– Нет, по-моему, ты заставлял Белоу что-то пить из чашки.
– А что еще ты видела? – полюбопытствовал я.
– Много чего, но все происходит так стремительно, что не успеваешь уловить никакого смысла. Стоит различить какую-то сцену, как она уже покрывается рябью, меняется и превращается в нечто совсем иное. Как ученый, я бы сказана, что здесь можно сделать весьма любопытные выводы.
– Любопытные выводы… – эхом повторил я.
Не знаю, сколько времени мы так простояли. Думаю, что немало: волнообразное движение жидкой ртути завораживало. Наблюдая за постоянным потоком разрозненных сцен, частичек единой истории, все время казалось: еще одна картинка – и вся хроника обретет смысл.
Пока я смотрел на море, с удовольствием ощущая рядом плечо Анотины, мысли странствовали сами по себе. Мне вдруг подумалось, что вот уже пару суток у меня маковой росинки во рту не было, однако ни голод, ни жажда меня не мучают. Вот от сигареты я бы не отказался, но мои способности фокусника испарились вместе с островом.
Как долго все это будет продолжаться? Стоит ли пытаться разбудить Белоу? Да и вообще, теперь, когда Анотина рядом, стоит ли что-то менять? Это были лишь несколько вопросов из того списка, который я обдумывал, наблюдая за текущей мимо жизнью Создателя. Столько было пережито на острове, а теперь этот океан… Я казался себе мухой, застывшей в янтаре сна.
Оторваться от океанического представления мне удалось, лишь когда солнце добралось до зенита и стало спускаться. Последнее размышление касалось именно дневного светила. Его неизменное круговращение и сияние свидетельствовали о том, что Белоу – там, в моей прежней реальности, – еще не умирает. Не успела эта мысль сформироваться, как в голове зашевелилось неприятное чувство – будто зуд под черепом. Вскоре к этому симптому добавился жестокий озноб, но, несмотря на странное самочувствие, я горел желанием заняться с Анотиной любовью. Вожделение придало мне храбрости, и я предложил:
– А не поработать ли нам над моментом?
Анотина улыбнулась и жестом велела мне возвращаться внутрь. Когда мы заняли уже привычное место на полу, меня переполняла страсть. Болезненное желание начало затихать, лишь когда я взобрался на Анотину и стал двигаться в такт движению волн. В самый разгар этих упражнений я случайно поднял взгляд и увидел Белоу – с высоты своего трона тот, казалось, придирчиво разглядывал нас. Балансируя на грани момента, я сделал горькое открытие: зудящий дискомфорт был не чем иным, как ломкой, а вожделение – зависимостью.
После секса, пока Анотина спала, я вновь погрузился в наркотический бред красоты. На сей раз мой взгляд устремился вверх, сквозь купол, где в вышине незамедлительно материализовалась Вызнайка. Стремительный полет головы оставлял за собой быстро гаснущий зеленый след – ее акробатические трюки выписывали в голубом небе слова: «Истина в конце круга». Для меня эта фраза была преисполнена вселенской мудрости. В ее свете все обретало особый смысл, но как только галлюцинация исчезла, я потерял нить рассуждений – она распуталась в состояние полного отупения, погрузившего меня в сон.
Еще два дня и ночь между ними прошли в том же духе. В своем повествовании я их объединяю, поскольку они ничем не отличались один от другого. Пьяный угар страсти, галлюцинации, глубокие раздумья и осколки драмы, скачущие по гребням волн. В эти дни Анотина была для меня одновременно и квинтэссенцией чистой красоты, и реальной женщиной. Когда соитие будило во мне полет фантазии, беседы с ней ошеломляли меня глубиной мыслей и тонкостью чувств. Она была и метафорой, и материей – гибрид, который я так и не смог осознать до конца.
Однажды ранним вечером мы сидели на балконе, прислонившись спиной к куполу. Небо постепенно темнело, но солнце еще исчерчивало серебро океана последними лучами заката. Моя рука покоилась на коленях Анотины. Все дышало безмятежностью, и казалось, так было всегда.
– Клэй, давай поговорим о будущем, – вдруг сказала она.
– Ты ведь специализируешься на настоящем, – лениво заметил я.
– Я хочу, чтобы ты знал… Я не обижусь, если ты уйдешь.
– Что за чепуха, – возмутился я. – Куда это я уйду?
– Туда, где у тебя было прошлое.
– Я забыл его.
В этих словах было куда больше правды, чем мне хотелось бы.
– А как же вакцина?
Я пожал плечами:
– Мы сделали все возможное. Лично я теперь намерен заниматься только тобой. Ты для меня панацея от всех болезней.