После часа, проведенного в созерцании ртутных сцен и раздумьях относительно того, что за сила на время подчинила себе тело Создателя, я поднял взгляд и увидел, как что-то вырисовывается на горизонте. Поначалу я решил, что это надвигающееся облако, и указал на него Анотине. Она сложила ладонь козырьком и всмотрелась вдаль.
– Клэй, – сказала она, – это земля.
Это была не просто земля. Огромная береговая линия простиралась во всех направлениях, сколько хватало глаз. Открытие этого континента памяти поражало. Как безграничны возможности человеческого мозга! В нем помещались остров, океан жидкой ртути, песочные часы, а теперь еще и огромная площадь суши, становившаяся все отчетливей по мере приближения.
В душе затеплилась надежда, что у нас с Анотиной еще не так уж мало времени до того, как сложный мир по имени Белоу угаснет, словно свеча.
Примерно за милю до берега мы пересекли границу, за которой жидкая ртуть океана превращалась в прозрачную бирюзовую воду. Анотина, ничего подобного прежде не видавшая, восторгалась этой красотой. Мы не сходили с мостика и теперь, перегнувшись через перила, могли разглядывать смутные очертания крупных рыб, проплывавших под куполом. В отдалении к берегу приближалась стая птиц.
– У нас есть план? – спросила Анотина, пряча глаза под козырьком ладони, чтобы получше разглядеть место прибытия. Мы были еще в паре сотен ярдов от берега, но курс, заданный спящим Белоу, явно должен был привести нас к пологому пляжу с белым песком.
– А он нам нужен? – пожал я плечами. – До сих пор мы прекрасно обходились без всяких планов.
– Как ты думаешь, это свобода? – спросила она. – Или мы просто заблудились?
– В данный момент, полагаю, и то и другое.
– Это хорошо, – кивнула Анотина.
Внезапно яростная вибрация купола прекратилась, и волны мягкими толчками вынесли нас на берег. Оставалось только перелезть через перила и спрыгнуть вниз. Обернувшись, я бросил сквозь прозрачную преграду прощальный взгляд. Белоу по-прежнему описывал там круг за кругом. Зрелище было настолько нелепое, что я расхохотался. Подошедшая ближе Анотина тоже заглянула внутрь.
– Попомни мои слова: это аллегория, требующая толкования, – заметила она.
Я повернулся и, перебравшись через парапет, оказался на твердой земле. От долгого морского путешествия слегка качало, и я не сразу смог найти равновесие. А когда обрел некоторую устойчивость, протянул руку и помог спуститься Анотине. Ни разу не оглянувшись, мы зашагали по пляжу.
Больше двух часов мы шли по страшной жаре, прежде чем заметили первые признаки растительности. На протяжении нескольких миль вокруг не было ничего, кроме белого песка да ржавых валунов. Я уже начал опасаться, что Белоу высадил нас в бесплодной пустыне, когда песок наконец сменился почвой с редкими пучками травы. К вечеру мы добрались до опушки леса, где в тени высоких деревьев и устроили привал.
Землю устилали опавшие листья и мох, по сравнению с жестким днищем купола такая постель казалась пределом мечтаний. Лежа рядом с Анотиной, я наслаждался легким ветерком, доносившим из леса запах смолы и пение птиц. Глаза закрылись сами собой, и в памяти встало навеянное мирной природой воспоминание: как я лежу в постели Анотины и любуюсь ее прекрасным телом…
– Сколько воспоминаний… – прошептал я в полусне. Погружаясь в дрему, я пытался представить, как, находясь в глубине памяти, я вспоминаю место, предназначенное для хранения воспоминаний, и лежу рядом с женщиной-воспоминанием, в которой хранится память о формуле наркотика, изобретенного для облегчения боли воспоминаний. Это умственное упражнение утомило меня едва ли не больше, чем долгая прогулка, и в конечном итоге все растворилось в сновидении о зеленой вуали.
Когда я проснулся, стояла глубокая ночь. Голова раскалывалась, а по бегающим по телу мурашкам и зуду под черепом я безошибочно узнал жажду красоты. Было темно. Я ощупью нашел Анотину и овладел ею – хотя и понимал, что делаю это без всякого на то согласия. К тому времени я почти сутки обходился без дозы, и вопросы этики волновали меня меньше всего. Анотина лежала на спине с закрытыми глазами, когда я задрал подол платья и раздвинул ей ноги. Все произошло очень быстро: мне не терпелось унять терзающее кровь желание.
В какой-то миг мое ухо оказалось у ее губ, и я услышал, как она выдохнула:
– Драктон…
Если бы двигавшее мной желание имело иную природу, я бы, разумеется, прекратил свои поползновения. Но я был во власти наркотика, и ничто не могло меня остановить. Когда же я сполз с Анотины, меня охватил стыд. Я не представлял себе, как объясню ей свое поведение. Чистая красота превращала меня в дикого зверя.
Впрочем, мое самобичевание длилось всего несколько минут – ровно столько времени потребовалось наркотику, чтобы вызвать привычную эйфорию. После этого мысли понеслись вскачь, сплетаясь в хитроумные философские теории, которые в конечном счете легко успокоили совесть. Я отбросил все опасения, заверив себя, что «Анотина поймет». С радостью избавившись от тревожных мыслей, я мог наконец оглядеться. Только теперь до меня дошло, что я, в кромешной тьме, нахожусь в каком-то странном и жутком месте в неведомой части разума Создателя… Эта мысль спровоцировала такой приступ паранойи, какого я еще не испытывал.
В лесу таинственно хрустели сухие ветки, подозрительно шуршали опавшие листья. Кто знает, какие кошмарные твари могли обитать на этом участке протухающего мозга Белоу? Чтобы было не так страшно, я хотел разбудить Анотину, но почувствовал, что пока не готов к объяснениям. Тогда я съежился на земле, обхватив руками колени, и стал напряженно прислушиваться. Под действием красоты все казалось ужасно туманным, мне даже начали мерещиться какие-то белые фигуры, парящие между деревьями… Только сейчас я заметил, что стучу зубами от холода.
Анотина что-то пробормотала во сне, и я оглянулся посмотреть, не проснулась ли она. Глаза ее были закрыты. Ей явно снилось что-то неприятное: она то хмурилась, то недовольно морщила лоб. А когда я отвернулся, чтобы вновь впериться в ночь, передо мною стоял человек. Он был высок ростом, и я окаменел от ужаса, решив, что это Учтивец каким-то образом вернулся к жизни и выследил нас. Я хотел закричать, но не смог: от красоты горло словно набили песком. Когда же мне удалось собрать немного слюны, чтобы дать волю страху, призрак прижал палец к губам, приказывая мне молчать.
Он сел передо мной, поджав под себя ноги и закутавшись в плащ. Оттого что незнакомец принял такую
