Час спустя Катарина припарковалась у четырехэтажного учреждения. После разговора с дочерью Севастьянова шансы, что она застанет старика во вменяемом состоянии, практически равнялись нулю. Оставалось полагаться исключительно на чудо. Но кто сказал, что чудес не бывает? Госпожа удача соизволила помахать перед Каткой своими симпатичными крылышками, так как Григорий Адамович, несмотря на почтенный возраст, по заверениям врачей, держался молодцом.
Катарину провели в маленькую светлую комнатушку, в которой у самого окна в кресле-каталке сидел до неприличия сухонький дедуля. Казалось, долгожитель весит не больше десятилетнего ребенка, и стоит открыть форточку, как пенсионер, подхваченный легким ветерком, взмоет в небо. Игнорируя невыносимую жару, Григорий Адамович кутался в толстый шерстяной плед. Правая рука Севастьянова заметно подрагивала, седая голова была наклонена набок, а выцветшие – некогда голубые – очи пенсионера смотрели прямо перед собой.
– Мне можно поговорить с ним наедине? – спросила Катка у медсестры.
Женщина хмыкнула:
– Боюсь, вам не удастся вытянуть из него ни слова. С тех пор как его привезли, он постоянно молчит. Лишь изредка начинает нести ахинею, на которую никто не обращает внимания. А что вы хотите, возраст берет свое, – прогудела она, направляясь к выходу.
Не успела Катка придвинуть к окну стул, как Севастьянов прошептал:
– Они все ждут, когда я наконец сдохну!
От неожиданности Копейкина ляпнула:
– Вы разговариваете?
Григорий Адамович поднял на гостью глаза, и Катарина заметила в них озорной огонек. Несомненно, это свидетельствовало об одном – вкус к жизни у долгожителя явно не пропал.
– Я говорю только с теми, с кем сам захочу. С этими… в халатах, словом не обмолвлюсь. Обычно старики здесь долго не задерживаются, а я всем им назло до ста лет жить буду!
Помолчав, дед спросил:
– Ты кто?
– Меня зовут Катарина.
– Катарина, – повторил старик. – Мою знакомую звали Катариной. Это было давно… очень давно, годков шестьдесят назад.
– Неужели вы помните события тех лет?
Григорий Адамович тихо захихикал.
– Я не вспомню, что было вчера, но свою юность могу пересказать в мельчайших подробностях. – Он попытался натянуть повыше плед.
– Я вам помогу.
– Спасибо, зайка.
– Григорий Адамович, я приехала, чтобы поговорить о вашем сыне. Никите.
Старик тяжело задышал и поморщился.
– Зачем ты мне про него напомнила? Зачем? – Он начал ловить ртом воздух, и Катка не на шутку перепугалась. Еще не хватало, чтобы после ее отъезда пенсионер приказал долго жить. Схватив стакан воды, Копейкина поднесла его к трясущимся губам Севастьянова.
– Выпейте, не волнуйтесь. Григорий Адамович, прошу вас, успокойтесь!
– Никитка… мой бедный Никитка, – бормотал старик. – Он умер в младенчестве. Ему едва исполнилось девять лет. Я обожал его больше жизни. Когда он родился, я был горд до беспамятства. Сын! Думал, он пойдет по моим стопам, станет военным. Но мечты так и остались мечтами. Наверное, я плохой отец. Не смог уберечь сына, да и с дочерьми всегда были натянутые отношения.
– Разве у вас две дочери?
– Две, – Севастьянов тяжело вздохнул. – И обе поздние. Первая, родная сестра Никиты, родилась, когда мне стукнуло сорок восемь, вторая…
– Что? У Никиты есть сестра?!
– Ну да. Ирина. Мы с ее матерью развелись в восьмидесятом году. По моей вине разбежались, изменил я ей.
Катарина забросала Григория Адамовича вопросами.
Из дома престарелых она вышла на негнущихся ногах.
Следователь слушал Копейкину на протяжении полутора часов. И когда она наконец умолкла, устало спросил:
– Зачем вы мне рассказали историю гибели этого Никиты? Какое отношение к убийству Денисова и Колпакова она имеет?
– Самое непосредственное! Я ввела вас в курс, а теперь продолжу повествование. Отец Никиты – Севастьянов Григорий Адамович жив. Я лично разговаривала с пенсионером.
– И что он вам поведал?
– Писательница-детективщица Ирина Глининская – его дочь! Она родная сестра покойного Никиты.
Следователь насторожился.
– Продолжайте!
– Дальше начинается самое интересное. Оказывается, женой Севастьянова, соответственно матерью Ника и Ирины, является не кто иная, как нынешняя жена Ивана Федоровича Денисова – Ираида Карповна. Но это еще не все. Когда я приезжала к Денисовым, я заметила в спальне Ираиды аквариум. Как вы думаете, кто сидел внутри?
– Рыбки? Жаба? Хамелеон?
– Нет. Устрашающего вида паук-птицеед! Казимир с детства страдал арахнофобией. Я консультировалась со специалистом, по его словам, разрыв сердца запросто мог спровоцировать вид паука. Заметьте, Казимир мог умереть от вида обычного маленького насекомого. А теперь представьте его состояние, если он увидел птицееда.
Отдышавшись, Катка продолжила:
– Не забывайте об Анастасии Колпаковой. Ее жизнь в большой опасности. Ираида Карповна, а я ни минуты не сомневаюсь в ее виновности, любыми способами завершит начатое дело.
Следователь почесал подбородок.
– Я знаю, как вывести Денисову на чистую воду! – выпалила Катарина. – Если Ираида убийца, то она не упустит подвернувшийся шанс! Суть моего плана заключается в следующем…
Настя пропустила Ираиду Карповну в квартиру и быстро закрыла дверь на все имеющиеся замки.
– Теперь приходится находиться в постоянном напряжении, – пояснила Колпакова. – Я стала пугливее мыши.
– Настюша, зачем ты меня пригласила?
– Ох, Ираида Карповна, предупредить я вас хочу. Вы в большой опасности.
Тень страха пробежала по лицу Денисовой.
– Я тебя не понимаю.
– Идемте в гостиную, там и поговорим.
Усадив Ираиду на диван, Настя зачастила:
– Я знаю, кто убил Игната и Казимира! Вернее, подозреваю в убийствах одного человека. У меня есть три доказательства.
– О ком ты говоришь? – Денисова была напряжена, словно струна.
– Убийца Иван Федорович! Ваш муж!
– Настя, ты в своем уме?
– Ираида Карповна, прислушайтесь к моим словам. Вы слишком рискуете, живя с ним под одной крышей.
– Казик был его родным сыном.
– Но это не помешало ему воткнуть нож в живот отпрыску. – Настя закатила глаза. – Ой-ой, мне плохо. Ираида Карповна, я теряю сознание. А-а-ах…
