Стивену вспомнился день, когда король Генрих дал понять, что ему известна его тайна.
– Мне стало известно, лорд, что ты кое-что скрываешь, – сказал тогда король, и голос его звенел, достигая высоких сводов Приемного зала.
У Стивена все свело внутри, когда он преклонил колени перед золоченым троном, ожидая, что дальше скажет Генрих.
Движением руки, унизанной бриллиантами, король удалил от себя придворных и понизил голос:
– Почему ты скрыл от меня, что сын Мэг жив?
Стивен хотел отрицать, сказать, что это неправда, но ему достаточно было поймать взгляд Генриха – суровый, всепронизывающий – чтобы понять: пришло время сказать правду.
– Я... мальчик болен. Врач считает, что он долго не проживет.
Оливер, Боже мой, Оливер, прости меня. Генрих молчал несколько мгновений, затем взгляд его ожесточился.
– Сын Мэг. Он также и твой сын, лорд Уимберлей?
Вопрос полоснул Стивена, словно раскаленное железо. Ему хотелось вскочить и задушить всевластного монарха. Вместо этого он смотрел на короля немигающим взглядом.
– Это мой сын, сир.
– Хорошо, и все же ты сообщил, что ребенок умер при рождении.
Стивен кивнул, чувство стыда переполняло его.
– Я... мне казалось, что так будет лучше, сир. Было так мало надежды, что он выживет. И даже позже он был настолько слаб, что каждый его день мог быть последним.
Толстыми пальцами Генрих барабанил по деревянной ручке кресла.
– В самом деле, милорд?
– Оливер смертельно болен. – Стивен сощурил глаза, стараясь скрыть выражение неповиновения. – У него та же болезнь... что и у Дика.
– Дик. Так звали Ричарда Йоркского, – пальцы Генриха замерли. – Возможно, ты не поверишь, но я, действительно, сожалею о смерти твоего старшего сына.
– Вы правы, сир, я, действительно, в этом сомневаюсь.
– О Боже, я так и думал. И все же я вызвал тебя сюда не для того, чтобы вскрывать старые раны, но чтобы поговорить о твоем втором сыне. Оливер, так его зовут?
Стивен кивнул. Ему очень хотелось узнать, кто сообщил об этом королю.
– Оливер, сын одного из самых моих могущественных лордов, – сказал Генрих, поглаживая свою рыжую бороду. – Он не может быть освобожден от королевской службы. Если об этом узнают другие, они тоже станут требовать для себя особых привилегий.
– Сир, я готов нижайше просить вас об этой милости.
– О чем просить?
Беззаботный женский голос вывел Стивена из глубокой задумчивости. Он вскочил на ноги, в комнату вошла Юлиана.
– Мое почтение, мадам, – холодно произнес барон, разозлившись на себя за то, что говорил вслух.
Юлиана закрыла за собой дверь. Стивен не мог не заметить, что жена выглядела особенно привлекательно в яркой юбке и блузке в тон. Волосы ее были схвачены золотой сеткой, нежная шея была обнажена.
– Необходимо помочь Оливеру.
– Ты не должна говорить о нем, – Стивен четко произносил каждое слово, понимая, что лучше скрыть свои эмоции, чтобы не дать ей еще большую власть над собой. – Ни со мной, ни со своими друзьями- цыганами, ни с кем-либо из слуг.
Сделав три быстрых шага, Юлиана остановилась у стола.
– Он ваш сын, мой господин, и мой пасынок. И я намерена говорить о нем тогда, когда посчитаю нужным.
Стивен встал и схватил Юлиану за плечи, вызвав у нее возглас удивления.
– Я запрещаю.
Вместо того чтобы в испуге отпрянуть от Стивена, девушка наклонилась к нему еще ближе, приблизив свое лицо почти вплотную к его лицу.
– Почему? – требовательно спросила она.
– Потому что мир этот небезопасен для таких детей, как Оливер. – Внезапно ожесточившись, Стивен схватил ее за плечи и оттолкнул от себя.
Юлиана пошатнулась, едва удерживая равновесие. Ему самому не верилось, что он поступил с ней так грубо и жестоко. Стивен захотел попросить прощения, но Юлиана осталась невозмутимой, спокойной и ровной.
– Стивен, я хочу понять, что значит: «мир небезопасен для него»?
– Здорового крепкого мальчика ожидает суровая жизнь. Если станет известно об Оливере, возникнут... обстоятельства.
