сколько хороших! Загляденье! Все распиз…атые, бля, в халатиках… ты ж по этим делам как раз шпаришь. Вот и сходи.
— Колян, ну ты че, какие из нас химики?
— Молчать! — приказал Игнатьев. — Если вы, ху…осы, завтра не явитесь на семинар, то считайте — брата предали.
На кафедре стали мелькать коренастые молодые люди в спортивных одеждах. Некоторые из них хватали девчонок за задницы и прижимали их к желтоватым разводам на двери лаборатории, шепча любовные клятвы. Саньку, надо отметить, приглянулась Ленка Воронцова. Та, которая меня сильно не любила. Их роман развивался резво и бурно. Но… что-то мы отошли от темы.
Занятия проходили интересно. Сначала являлась игнатьевская банда. Парни рассаживались, бросали усталые ноги на парту и откидывались назад. Они ржали как кони, беспрерывно чесали бока, шутили, пинали друг друга в воздухе ленивыми ступнями в кроссовках. Чуть позже заходил Бурт. Ноги медленно, небрежно скидывались со столов. Парни скрещивали руки на груди и выдавали такой специфический взгляд. Я бы назвала его — «удиви нас».
— Итак, тема сегодняшней лекции — распад сахаров в печени.
Коля ликовал. Закинув на затылок руки, он всем поочередно подмигивал и кивал в сторону Бурта — мол, вы только посмотрите, какую развлекуху я вам откопал. Серый, Егоров и Санек тихо гоготали и громко комментировали интересные, на их взгляд, пояснения.
— Что-что, говорите? Какая в печени мочевина? Сплошной спирт!
— В моче — мочи не обнаружено…
И так далее.
Бурт белел от страха. За годы, проведенные в заточении собственных мыслей, Анатолий Семенович разучился реагировать на стремительно меняющуюся жизнь. Когда речь пошла об оплате педагогического труда, Бурт махнул рукой и сказал:
— Ладно, Коля. Только ходи. А с деньгами разберемся…
Коля хитро усмехнулся, прекрасно понимая, что ни фига никто с деньгами разбираться не будет. Бурт не посмеет требовать гонорар за свои уроки. Страшно ведь…
Работая вот уже тринадцатый год в медицинском, Бурт плохо представлял, как правильно вести себя с преступниками. Поэтому он им потакал.
Однажды вся развеселая компания, как обычно, явилась на урок. На ступеньках здания я встретила до похабности глупое лицо, принадлежащее одному из друзей Игнатьева, Антону Серых, то есть Серому. Джентльмен дернул меня за край халата.
— А какие свойства приобретает бензол при распаде?
Я запуталась.
— Прошу прощения?
— Ну, бензол, бля. При распаде, нах. Эй, ты че, не докторша?
— А вы интересуетесь бензолом на предмет чего?
— Слышь, я это. Ну это, короче. Б…дь, не всосал.
— В организм поступает бензоат натрия, и он переходит в бензол и в бензойную кислоту.
— А, ну понятно тогда. Спасибо.
Я побежала вверх по лестнице. Он сказал «спасибо», или мне послышалось?..
Когда я шла домой с Риткой Асуровой, нас снова остановил Серый.
— А глицин — это аминокислота?
— Ну, в общем, да, — бросила Ритка, чуть обернувшись назад, а потом удивленно спросила меня: — Ты видала?!
На уголовном сборище химиков было весело. Игнатьев приволок Морозову, а Санек посадил на кривые колени Воронцову. Играл неназойливый шансон. На доске едва различались окутанные сигаретным дымом формулы. Бурт немного опоздал.
— Итак, на прошлой неделе мы с вами разговаривали о распаде веществ в печени. Теперь кто мне скажет, что в ней синтезируется?
Охладевший к химии Игнатьев снисходительно потянул ленивую руку вверх.
— Х…й знает.
Бурт внимательно посмотрел на ветви покоцанной яблони, зеленевшей за окном. Не отводя взгляда от пейзажа, он сказал:
— Ну, Коля, ты же знаешь. На «г» начинается.
— Тогда — говно, — со счастливой улыбкой заявил Игнатьев. Морозова засмеялась прокуренным басом.
Бурт медленно встал. Вздохнул. Шаркающими шагами девяностолетнего инвалида подошел к окну. Отвернувшись от всеобщего гогота, доцент медленно-медленно приоткрыл форточку и приподнял нос, будто захотел понюхать уличный воздух. В таком странном положении он простоял долгие пять минут. Звуки дурацкого смеха начали потихоньку затихать. Все переглянулись. Морозова подала последний смешок — на всякий случай. И затем молодежь стихла.
— Гликоген… — прозвучал застенчивый шепот с далекой задней парты.
Бурт вцепился взглядом в яблоню — лишь бы не оборачиваться, не возвращаться в унизительную реальность.
— Гликоген! — послышалось чуть смелей.
Бурт уставился в противоположное окно, открывающее захватывающий вид на кафедру гистологии. Мелкая фигура старательно подметала там пол.
— В печени, Анатоль Семеныч, образуется гликоген.
И секундой позже:
— Бля.
— Что-что? — развернулся Бурт.
Антон Серых встал.
— Говорю же, гли-ко-ген.
Все посмотрели на Серого.
— Ты че? — спросил Санек.
— Я — ничего. Мне интересно. Продолжайте, профессор, продолжайте…
Впоследствии, как я уже говорила, Санек закрутил роман с Воронцовой. Они обжимались возле мужского туалета. Когда оттуда выходил Коротков, он стремительно пробегал мимо, будто ничего не замечая. А Серый натурально подсел на химию. В его нехитром лексиконе появились такие слова, как «глюкогенез», «аминофосфорная кислота» и «алиментарная гиперкемия». Только Анатолию Семеновичу от этого не становилось легче. Просыпаясь утром, он проклинал тот день, когда Игнатьев несмело попросил его о помощи. Правда, на горизонте уже маячила финишная ленточка — до экзамена оставалось полгода, можно было попытаться дотерпеть Но главная проблема заключалась для Анатоль Семеныча не в том, что его, мягко говоря, используют, а в том, что его буквально выдрали из естественной среды обитания, выкинули, прошу прощения, как рыбу на берег. То есть принудили к общению. Внутри педагога зрел мятеж, его спокойствие пошатнулось. Страх и подавленность породили ярость. И, согласно закону дисперсии, однажды прогремел взрыв.
Это случилось прелестным апрельским днем. Под обледеневшим снегом зачернели первые лоскуты асфальта. Дворняги повылезали из-под капотов машин…
Я шла на химию, сумка с учебниками больно оттягивала плечо. У крыльца мне встретились Коротков с Лаврентьевой. Это случилось уже после того, как мы всей группой поняли, ху из ху. Особенно относительно Кати.
Всем уже давно было ясно, что Лаврентьева к Леше неравнодушна, но ее чувство оставалось безответным. Катя топталась у двери, не позволяя нашему отличнику уйти.
— Слушай, а у тебя, значит, кто-то есть, я так понимаю.
— Катя…
— Не ври только, ладно?
— Кать…