Умной, ухоженной, высокомерной и безжизненной.
Он равнодушно смотрел прямо перед собой, и в его стеклянных глазах отражалась бритая голова и ярко-красный шарф на моей шее.
Мы стояли так и смотрели в глаза друг другу, и я изо всех сил старался не мигать. Внезапно вспомнилась детская игра в гляделки – кто выдержит дольше. В детстве был секрет – расслабить глаза и стараться смотреть сквозь противника, гораздо дальше, не фокусируясь на нем.
Я держался из последних сил, чувствуя, что глаза начинают слезиться.
Сзади раздался звук открываемой двери, и повеяло свежим воздухом. Лампочка на потолке неторопливо начала гаснуть.
Я повернулся и вышел.
Было около двух часов ночи. Но этот перекресток на бульварах не засыпает.
Стоя на мостовой, я просто глотал свежий прохладный воздух. Недалеко были открыты какие-то лавчонки с горячими сэндвичами, запоздалая компания громко обсуждала что-то, кто-то насиловал двигатель мотоцикла…
Я привалился спиной к платану и посмотрел туда, откуда вышел. Это была не маленькая служебная дверь, куда когда-то невыразимо давно ввел меня водитель, а парадный вход. Поверху над ним шла надпись, отдающая претензией на загадочность: «Музей Гревена».
Я пошел вниз по бульвару, по направлению к Сен-Дени. Сразу за перекрестком было открыто кафе «Бребант». Я был здесь, возвращаясь от Антуана, пил мятный чай со свежими пахучими листами.
Сев за круглый столик, я заказал чай. Не помню, как его принесли.
Минут через десять обжигающий напиток начал возвращать восприятие окружающего. Я стал замечать людей, сидевших за столиками. Несмотря на время, их было еще много. Вечных парижских полуночников…
Через пару столиков от меня сидел клоун.
Не снимая маски, он через соломинку потягивал из высокого стакана молочный коктейль. Заметив, что я разглядываю его, он помахал мне рукой, потом ударил себя по лбу, как будто о чем-то вспомнил, полез куда-то в складки своего нелепого костюма, извлек что-то, указал пальцем в сторону бульвара и бросил мне какой-то предмет.
Машинально я поймал его. Это были ключи от моего мотоцикла. Я перевел взгляд туда, куда он показал – там стоял, прижавшись к фонарному столбу, мой персональный транспорт.
Свеженький, без единой царапины. Даже, кажется, помытый и заново отлакированный.
Некоторое время я рассматривал, как в его полированных черных боках отражаются фонари. В голове было пусто и спокойно. Никаких мыслей. Свежо и прозрачно, как в загородном доме, в котором осенью раскрыли окна.
Потом я опять повернул голову.
Клоуна не было. Только стакан с недопитым молочным коктейлем.
И соломинка.
Мэттью Уоллис
Машина Желаний. Поиск определения
Однажды ты случайно оказываешься в Париже.
Почему именно здесь? Это могли быть острова Тихого океана, Лиссабон, Мехико, Марракеш – что угодно. Но ты оказался в Париже. И это первый парадокс этого места – еще минуту назад ты думал, что попал сюда случайно, а теперь понял, что иначе и не могло быть.
Здесь все кажется случайным – твои спорадические маршруты по городу, твои встречи за круглыми столиками уличных кафе, твои полуночные откровения – все… И ничто случайным не является.
Случайность – отрицание привычного, игнорирование заранее выстроенных планов, продуманного распорядка. Анатоль Франс уверял, что случай – псевдоним, избираемый Богом, когда он хочет остаться неузнанным. И это – о Париже.
Кажется, что все происходит вне связи с тобой – город сам по себе движется по течению Сены, подталкивая многочисленные туристические кораблики, наполненные фигурками таких же случайных, как и ты, визитеров. Но это лишь кажется.
Помнишь, как выглядит музыкальная шкатулка? Инкрустированный ящичек, оживающий, только когда ты открываешь его. Тогда раздается чудесная музыка, и фигурки, почти как живые, начинают танцевать…
Париж – гигантская шкатулка чудес.
Он лишь выглядит городом.
На самом деле он целиком ориентирован на тебя, настроен на твою волну – он подслушивает твои сны, чтобы сделать их явью.
Машина Желаний.
В первый вечер в Париже ты замечаешь на своем лице улыбку и ловишь себя на том, что твоя поза стала более расслабленной, чем обычно.
Но мимика и походка – лишь побочные эффекты главного – ощущения чистой, без примесей свободы.
Ты привык к тому, что твои органы чувств подсказывают тебе поведение. В холод ты одеваешься теплее, во время гололеда движешься осторожнее… Но здесь происходит нечто иное – привычные органы чувств более не руководят тобой.
Так устроен цыганский гипноз – когда сразу несколько мальчишек подбегают к тебе, одновременно начиная гарланить, щипать тебя, подпрыгивать, и твой мозг уже не успевает обрабатывать столько единиц информации одновременно, сдается и отключается, и через некоторое время ты обнаруживаешь себя, глупо стоящим посередине улицы и не помнящим, как ты сюда попал.
Париж – это сенсорный шок. Переизбыток информации, поступающей ко всем органам чувств. Здесь концентрация звуков, запахов, образов, прикосновений, вкусов такова, что приводит к пробуждению массы новых оттенков всех чувств. Количество переходит в качество – сама структура восприятия не просто обостряется, а неуловимо меняется. Восприятие времени, веса, формы «накладываются» одно на другое – появляются «окрашенные звуки», «вязкое время», «легкие запахи». Мозг по-другому отзывается на эту новую информацию, и его команды трансформируются, меняя твое поведение.
Изумрудный город незаметно надел на тебя зеленые очки.
Поменяв твою точку зрения на мир, он изменил твое состояние сознания, заставив выйти из пространства привычных понятий, стандартных ответов и возможностей.
Теперь ты можешь играть на скрипке или рисовать, даже если никогда раньше этого не делал.
Обычно все мысли, время, силы заняты привычной суетой. В жизни не бывает чудес – у тебя просто нет времени на них, и тебе легче считать, что они невозможны. Это пресловутое латентное подавление, единственная патология, объединяющая мелких клерков и сильных мира сего, когда все направлено на сиюминутный практический выигрыш, автоматически отсекает все «лишнее». Что делать, бизнесмены не бывают волшебниками, зато неплохо зарабатывают…
