меня на скутере, а потом это делал я. Мне прочли лекцию, а потом слушали мою. Меня кто-то треснул по голове, и Мари не замедлила треснуть кого-то.
Мари…
О ней сейчас лучше не думать. А то заторможу.
Все линии, все элементы совпали, а эта, одна-единственная – нет? Мозаика почти полная, но в центре – здоровенная дыра. Оплошность? Нет, оплошность может быть где угодно, но не в этом.
Значит, это будет завтра. И я опять послушно словлю отражение. Опять изумлюсь, опять что-то важное пойму и… выйду там же, где вошел. Бутылка Клейна-Гарбера…
И ведь они сейчас сидят там и больше всего боятся, что это и будет именно так – как они придумали. И не хотят, чтобы это было так… предсказуемо.
И завтра этот шанс еще будет. Такой, что если я его не разгляжу – будет совсем не больно, даже будет, чем гордиться и о чем рассказывать, но все это странствие будет ни чем иным, как развлечением.
И какой же это шанс? Что-то самое важное, что еще не сошлось так, как сошлась история чемодана, история с покупкой недвижимости, история с Николь… Что-то недоделанное, несказанные какие-то слова… Последняя неснятая маска.
Висит груша, нельзя скушать… Y a la poire, pas de jus a boire. Догадайтесь, дети, что это? Да лампочка это, лампочка, дети!
Как же я мог не понять… Это же не может быть ничто иное…
Несколько минут я сидел в темноте наедине с этой мыслью.
Прежде всего, мне нужен помощник. Идеально подходящий гревеновский болван. Где же я его найду в это время?
Найду, это не пустыня все-таки.
Но сначала я взял телефон и впервые за это время позвонил секретарю, чтобы обрадовать своим завтрашним возвращением. Мне нужны координаты хорошей хендлинговой компании в Ле Бурже. Дальше. Пусть в аэропорту будет машина, полная цветов… нет, ужас. Полная апельсинов. Да, апельсинов, вы что не слышали о таком фрукте? Похож на маленькое солнце. Не можете запомнить, записывайте. И на водителе должен быть красный клоунский нос. Что непонятного, вы не видели клоунских носов? И главное – самый дурацкий оркестр в аэропорту. Лучше – цирковой. С трубами, барабанами… В офисе я завтра не появлюсь. Я нашел выход, так что у меня – выходной. А послезавтра будет послезавтра. Больше ничего. Пока.
Я повесил трубку, почувствовав, что секретарь с совершенной определенностью осознал – это случилось, босс свихнулся окончательно.
Выход
Ситуация всегда управляема. Даже тогда, когда это кажется очевидным.
Утром в понедельник дверь лофта раскрылась, и на пустынную улицу Гренетта вышел человек в джинсах, кожаной куртке и длинном красном шарфе. На лице у него была белая маска, на голове – берет. Сзади из-под берета была видна бритая наголо голова с полоской белого пластыря.
Он поставил на мостовую чемодан, запер дверь и бросил ключи в прорезь для журналов.
Потом огляделся.
В нескольких метрах от него стояло такси, и водитель уже выходил из машины, чтобы помочь положить в багажник чемодан.
А на ступеньках соседнего дома сидел печальный клоун в оранжево-красном одеянии. В повороте головы, в положении рук, в опущенных плечах была такая острая грусть от предстоящей разлуки, что не верилось, что это можно сыграть.
Человек в маске встал напротив клоуна, принял не менее горестную позу и руками стал стирать воображаемые слезы, будто бы катившиеся по щекам.
Водитель такси, уже погрузивший в багажник чемодан, с удивлением наблюдал за странной сценой прощания. Эти двое без единого слова играли на пус?ой утренней мостовой пронзительный этюд разлуки…
Наконец, человек в маске в последний раз махнул рукой клоуну и сел на заднее сиденье машины. Водитель завел двигатель, но пассажир что-то тихо сказал ему, потом достал из кармана куртки блокнот и быстро написал несколько слов на листке. Вырвав лист, он открыл окно и, глядя на стоявшего поодаль клоуна, протянул ему записку.
Клоун подошел к машине, взял листок и прочел его. Потом вопросительно показал рукой на свою маску. Человек в машине кивнул головой.
Клоун чуть помедлил, принимая решение, и подошел к машине вплотную. Теперь пассажиру был виден только красно-желтый костюм. Клоун снял маску и протянул ее в заднее окно. Потом дважды стукнул ладонью по крыше такси и едва успел отскочить, когда автомобиль тронулся.
На мостовой осталась девушка с вьющимися русыми волосами в костюме клоуна. Она провожала взглядом машину, из заднего окна которой неотрывно смотрел на нее человек в белой маске. Пока машина не скрылась за поворотом…
Она еще некоторое время стояла без движения, глядя в конец пустой улицы. Потом, поняв, наконец, что машина не вернется, повернулась, чтобы уйти.
И сразу замерла на месте. Зрачки глаз в одно мгновение расширились. Какие же огромные глаза…
Ну, что ты, господи, что же так удивляться? Что ты, никогда не видела сидящих на ступеньках лысых клоунов?
Не вставая, я сказал, глядя прямо в эти глаза:
– Привет, Мари. Наши маски уехали… А у меня тут небольшой самолет неподалеку. Специально для клоунов. Поэтому переодеваться не обязательно… У тебя паспорт с собой?
Входя в здание аэропорта, мы столкнулись с каким-то торопящимся насупленным типом в деловом костюме с кейсом. Он шел так, словно был уверен, что все остальные безусловно расступятся, и я автоматически оттеснил его плечом, чтобы он не сбил с ног Мари. Кажется, он был страшно недоволен и остановился, чтобы поведать об этом, но, честно говоря, было совсем не до него. К тому же, в этот момент нас догнал взмыленный курьер.
– Мадам, месье, у меня срочное письмо для вас.
Имя на конверте было мое, и я расписался, вспоминая, где же я уже видел все это – аэропорт, деловитого типа в костюме, курьера…
В конверте был диск – тот самый, что я возил с собой в чемодане Мэттью с самой Ниццы, и написанное его почерком письмо.
Никак не думал, что в последнюю ночь в Париже до утра буду читать.
Знаешь, что было на диске? Я сделал себе копию, а тебе оставляю оригинал. Пароль простой – цифровой символ палиндрома.
Это рукопись романа, который мне передали прямо в аэропорту накануне моего вылета в Ниццу. Я же на самом деле – издатель. Я сунул его в чемодан, собираясь прочитать во Франции, но, по известным тебе причинам, не прочитал.
Зато прожил. Мы все его прожили. Практически дословно, день за днем, главу за главой.
