Что касается Винни, она думала о том, что такого красивого молодого человека ей еще видеть не приходилось. Теплый, смуглый оттенок лица, коричневый твидовый костюм, а главное, исходящий от него аромат — все это было просто сказочно! Когда же кузен смотрел на нее и улыбался — вот как сейчас!.. — он казался ей совершенно неотразимым… Он был прекрасней, чем принц в рождественском спектакле.
— Скажите же что-нибудь, дети, — обратился к ним отец. Чувствительный слух Мидленда воспринял это так, словно дядя сказал: «Предскажите же этому милому молодому человеку удачу».
Дети застенчиво улыбнулись. Винни не могла выдавить из себя ни слова. Джон же попробовал собраться с духом. К легкой болтовне о том о сем он не привык: дурное настроение, которое одолевало отца по вечерам, его строгость и постоянная угроза наказания давно отбили у мальчика охоту говорить.
— Правда, что у вас в Австралии есть кенгуру? — спросил он с мальчишеской непосредственностью.
— Конечно есть, — ответил Мидленд. — Я даже охотился на них.
— О!.. — задохнулся Джон. — На коне?
— Да. Я проехал верхом много-много миль. И все время приходилось подгонять лошадь… Когда- нибудь я об этом тебе подробнее расскажу.
Оба — и Джон, и Винни — таяли от восторга.
— А австралийские грабители? — вспомнил Джон. — Вы когда-нибудь… видели когда-нибудь Неда Келли?[1]
Мидленд, к его чести, не засмеялся.
— Увы, ни разу не видел. Там, где я жил, грабителей было мало. Но я знаю о них одну прекрасную книгу.
— «Вооруженный грабеж»? — в один голос воскликнули Джон и Винни.
— Ага, вы, значит, тоже ее читали?
— Они-то? Да уж конечно, — включился в разговор Мабл. — С ума можно сойти, сколько они читают. Как ни посмотришь, все с книжкой в руках.
— Но это же прекрасно! — воскликнул Мидленд.
Беседа снова увяла. А Мабл, который любой ценой хотел в этот вечер присвоить Мидленда, бросил на детей красноречивый взгляд и для верности показал подбородком в сторону лестницы. Те, поняв намек, встали с понурым видом.
— О, вы уже спать, дети? — спросил мистер Мабл с деланным удивлением. Оно было тем более фальшивым, что Мидленд заметил знак, поданный дядей. — Тогда доброй ночи. Можете поцеловать отца на прощание…
Дети рты раскрыли от удивления. О привычке целовать отца на ночь они забыли несколько месяцев назад, в то времена, когда Мабл, чтобы прогнать тяжелые мысли, стал все чаще прикладываться к бутылке; а для подростка обряд, который не повторяют три месяца, вообще перестает существовать… К тому же Джон был уже слишком большой для поцелуйчиков… Джон и Винни неловко поцеловали отца и рассеянно — мать. Потом Джон подал кузену руку, как мужчина мужчине, и крепко тряхнул ее, глядя гостю в глаза; его распирала гордость. Винни тоже попробовала тряхнуть Джиму руку, как сделал брат, но было в улыбке гостя, в том, как он взял ее пальцы, что-то такое… словом, Винни наклонилась и поцеловала подставленные ей мальчишеские губы кузена… Это было странное ощущение — совсем иное, чем от всех прежних поцелуев… Притихшие, дети поднялись по лестнице к себе.
Как только дверь за ними закрылась, Мабл с явным облегчением повернулся к племяннику.
— Устраивайся поудобнее, — сказал он. — Подвинь кресло поближе к камину… Джим! Что за скверная погода! — добавил он, слыша, как ветер трясет оконные стекла.
Мидленд неохотно кивнул. Ему было не по себе. Среди этих людей он чувствовал себя не в своей тарелке. Ему не нравилось, как Мабл держит себя с детьми. Джон и Винни, правда, довольно милые ребята… Мать их — вообще пустое место… Сама атмосфера этого дома была ему неприятна. Он, однако, взял себя в руки и попытался прогнать давящее, нехорошее предчувствие, которое вдруг овладело им. Ах, это просто усталость… Дядя в высшей степени зауряден… И весь какой-то потертый… А в остальном — человек как человек. Сейчас он что-то очень уж ласково улыбается… но какое это имеет значение? Если станет совсем невтерпеж, он в любой момент встанет и уйдет — и, может быть, никогда больше не появится здесь… Мысли Мидленда приняли новое направление: завтра утром можно, например, перебраться в другой отель — и тогда ни одна собака его не найдет… Но, как ни странно, именно эта идея вернула его к действительности. Что за дикие мысли, ей-богу! Ведь нет никаких причин, чтобы бегать от родственников. Ребята у дяди — прелесть, он будет часто их навещать, пока находится в Англии. Можно вместе пойти куда-нибудь, куда им особенно захочется: например, в лондонский Тауэр или в собор Святого Павла. Это будет просто чудесно…
Мистер Мабл повернулся к жене.
— Приготовь нам что-нибудь перекусить, Энни, — сказал он. — Племянник наверняка проголодался.
— Но у меня… — начала было миссис Мабл, однако, увидев свирепый взгляд мужа, тут же закрыла рот.
— Ради Бога!.. Ни в коем случае! — поспешил вмешаться Мидленд. — Я, перед тем как ехать к вам, хорошо поужинал.
— Тогда ладно, — сказал Мабл. — Я, собственно, тоже поел, когда пришел со службы.
И засмеялся. Смех его звучал довольно фальшиво.
Разговор, все такой же натянутый и поверхностный, спотыкаясь, двинулся дальше. Что-то отвечая, задавая какие-то вопросы, Мидленд спрашивал себя: какого дьявола он не встанет и не уйдет?.. Причин, если честно, было несколько. Во-первых, с улицы все еще доносился шум ветра и дождя; во-вторых, его удерживал огонь, пылающий в камине… камин — это была лучшая вещь в доме; в-третьих, в глубине души он чувствовал некоторую радость, что сидит не в отеле, где ему совсем уж нечего было делать. У Мидленда были большие планы насчет того, чем он займется в Англии; но в этот момент он ощущал скорее тоску по родине, чем волнение от встречи с новым миром. Конечно, будь у него настроение получше, тогда можно было бы и о планах подумать…
Миссис Мабл по мере сил тоже участвовала в беседе, время от времени задавая простенькие вопросы: не страдал ли Джим морской болезнью, достаточно ли было у него еды, привез ли он с собой теплые вещи, потому что зима в Англии довольно холодная… Гость отвечал вежливо, а Мабл был с женой иной раз просто груб. Мидленд поймал себя на том, что с любопытством разглядывает дядю. Лицо мистера Мабла слегка вспотело, глаза бегали, словно его держало в напряжении нечто, о чем остальные понятия не имели. Несколько раз он нетерпеливо перебивал жену, вопросы его становились все более бесцеремонными. Мидленд понял, что в представлении дяди светский разговор — это прежде всего вереница вопросов; но даже это не объясняло, зачем ему так подробно знать о состоянии, о друзьях, о намерениях племянника…
Бедный Мабл! И — бедный Мидленд!.. Мабл все более проникался сознанием безнадежности своего положения; завистливое же сравнение своей жизни с жизнью этого желторотика, которому Бог почему-то дал все… и каждый его ответ — словно нарочно направлен был на то, чтобы убедить Мабла… кое в чем. Мабл сам еще не до конца знал, в чем именно. Нет, речь вряд ли может идти о том, чтобы попросить взаймы какую-то сумму денег, — это он понял еще час назад. Возбужденно бьющееся сердце его предчувствовало что-то иное, необычное. Мабл собирался с духом — впервые в жизни — для решительного поступка.
С хитростью, свойственной слабым натурам, он старался скрыть свое душевное состояние. А тем временем мозг, помимо его воли, напряженно работал, прикидывая общий ход и детали предстоящего. Неудивительно, что Мидленд иной раз бросал на него недоумевающий взгляд.
Время бежало стремительно. Каждый раз, когда Мабл бросал взгляд на часы, стоявшие на каминной полке, оказывалось, что пролетело еще полчаса. Он дважды замечал в лице, в позе Мидленда готовность, как только в разговоре возникнет пауза, встать и откланяться. И Мабл каждый раз ловко проскакивал эти моменты с помощью — он сам понимал, что глупых, — речей, оттягивая критический момент, который наступит, как только придет время.
Мозг его работал с лихорадочной быстротой. Изо всех сил готовя себя к жертве, кажущейся
