— Простого спасибо будет достаточно.
Сара повернулась и посмотрела на ключ. Часть ее хотела потянуться к нему и принять предложение, пока у нее не отобрали такую счастливую возможность. Однако другая часть отступала перед мыслью обосноваться где-нибудь в городке.
— Я не могу жить в коттедже, — прошептала она.
— Конечно же ты можешь, — сказала тетя Мэй. — Это превосходно.
— Я не имею в виду превосходное. Я хочу… нормального. В конце концов, пока я в этой кровати в доме моего отца, у меня остается иллюзия, что моя ситуация временная. Что однажды утром я проснусь, приду в себя и устрою свою жизнь.
— Это то, чего ты хочешь? — спросила бабушка.
— Я продолжаю пытаться убедить себя простить Джека. Он этого от меня хочет. Воссоединиться с ним.
— Я не услышала твоего ответа, — сказала бабушка. — Это то, чего ты хочешь?
Сара натянула одеяло палаткой на колени. Джек, очевидно, забыл, что он первым произнес: «Я хочу развода». Он произнес эти слова раньше, чем эта мысль пришла в голову ей самой. Теперь он хотел взять свои слова обратно.
Однако эти слова, произнесенные вслух, раскрыли в Саре глубоко спрятанное неудовлетворение, и теперь возврата к прежнему не было. Он выразил то, чего она хотела, раньше, чем она сама догадалась об этом.
— Я скучаю по влюбленности, — призналась она своим бабушкам. Она скучала по счастливой теплоте в сердце, которая означает, что ты часть пары. Она скучала по тому, чтобы прижаться к нему, чтобы он обнял ее, она скучала по тому, чтобы вдохнуть его запах.
Но хотя она скучала по всему этому, она не могла заставить себя полюбить его снова.
Может ли любовь умереть в одно мгновение? — гадала она. Может ли она в одно мгновение существовать, а потом умереть, словно человек, получивший пулю в сердце? Словно лопается кровеносный сосуд в мозгу у человека, который натягивает одеяло?
Кончина брака Сары не была такой внезапной, заставляла она себя думать. Одна из самых неприятных истин заключалась в том, что их брак был в стадии реанимации долгое время, прежде чем совершилось предательство. Обнаружить его обнаженным — и с эрекцией — с Мими — это была простая формальность.
— Я слишком легко перестала что-либо чувствовать к нему, — сказала она. — Словно повернули выключатель. Что заставляет меня гадать, стоили вообще эти отношения чего-либо или нет.
— Ты была хороша в отношениях с мужем, — возразила ей бабушка. — Посмотри на все, что ты сделала ради любви. Жила в Чикаго, когда все, чего ты хотела, — это находиться у моря, подальше от ветра и снега.
— Подходящая одежда делает любой климат сносным.
— Ты была неизменно стойкой во время болезни. Ты сделала все, что нужно.
— Это преданность, она отличается от той любви, которую я чувствовала к нему в самом начале. Это не страсть. — Ее одолело уныние. Страсть, чувство, что он — тот самый, единственный, не вернулось после лечения Джека от рака. Они оба двигались в разных направлениях, выискивая что-то, чтобы заменить утраченную страсть, — она ходила в клинику по оплодотворению, он бросился в объятия другой женщины.
— Хватит мрачных разговоров, — объявила бабушка, ударяя рука об руку, словно отряхивая их от мусора. — Время переезжать.
— Это мой брак, — сказала Сара. — Моя жизнь. А не просто какие-то унылые разговоры.
— Мы знаем это. Мы не хотим, чтобы ты превратилась в одну из тех несносных женщин, которые полны горечи после развода.
— Хорошо, тогда в кого вы хотите, чтобы я превратилась?
— В счастливую, продуктивную, хорошо устроенную разведенную женщину.
— Великолепно. Значит, я должна прийти в себя.
— И ходить на свидания, — добавила тетя Мэй. Сара повалилась на кровать и натянула подушку себе на голову.
— Я не могу поверить своим ушам.
Она ощутила, как кто-то из ее бабушек дружеской рукой похлопывает ее по ноге, и лежала тихо, пока руку не убрали. Затем, словно солдат на вражеской территории, вылезший из укрытия, она сдвинула подушку, чтобы увидеть, что опасность миновала. Они ушли, но оставили занавески широко раскрытыми, комнату заливал свет позднего утра. Косой золотой луч лежал поперек кровати и касался белого плетеного ночного столика, на котором блестел ключ от коттеджа Мэй.
Сара глубоко вздохнула. Она неожиданно почувствовала страшный голод. Она встала, и волна легкости омыла ее.
— Черт, — пробормотала она. — Мне нужно побольше есть и поменьше спать.
О чем думают эти старые леди? — гадала она. Такие решения не принимаются наспех. Еще слишком рано. Она взяла цепочку с ключом и «Лило». На золотом ключике было написано предостережение: «
13
— В коттедже Мэй Картер что-то происходит, — заметила Глория, когда Уилл вернулся в Гленмиур из Петалумы.
Глория сбавила скорость и медленно проехала мимо приморского бунгало. В угасающем свете дня исторический коттедж напоминал иллюстрацию из книги сказок или туристической брошюры. Окруженный покрытым мхом штакетником, с разноцветными подвесными клумбами, он обладал очарованием безвременья, которое делало его одним из самых популярных съемных коттеджей в округе.
В центре висело выцветшее овальное объявление, слегка качающееся на ветру. На объявлении было написано: «Коттедж Мэй. Построен в 1912 году. Сдается на неделю».
— Мне кажется, это очередные туристы, — сказал Уилл.
— Этот автомобиль принадлежит дочке Натаниеля Муна. Это единственный голубой «мини» в городе.
— Я созову пресс-конференцию.
— Очень смешно. — Глория глянула на него, затем повернулась обратно к дороге. — Я слышала, она одинокая.
— А я слышал, она замужем.
— Больше нет.
Уилл почти испытывал сочувствие к Саре Мун. Проблема жизни в маленьком городке заключается в том, что ничего не может случиться без того, чтобы все вокруг знали и совали свой нос в чужие дела. Секреты в Гленмиуре долго не держались.
Однако иногда бывали исключения. Он пролистал бумаги следователя по поджогам, с которым они встречались сегодня после полудня. У них было полно улик и в бумажном и в электронном виде, которые касались двух разных случаев поджога за два прошедших месяца. Но, несмотря на все улики, не хватало одной вещи — подозреваемого.
Глория следила за дорогой, хотя понимающая улыбка искривила ее рот.
— Разве вы с Сарой не были в одном классе?
— Думаю, что да, — ответил он и, хотя понимал, куда клонится разговор, добавил: — Я едва ее помню. И что?
— И ничего. Просто наблюдение. Она одинока. Ты одинок.
— Заткнись, Глория.
