колач. Потом она вернулась в подсобное помещение, наслаждаясь знакомым вкусом. Но спокойнее на душе не становилось. По привычке Дженни сняла с крючка фартук.
Дженни редко работала руками. Как владелица и директор предприятия, она выполняла функции контролера и администратора. На втором этаже располагался ее кабинет. Окнами он выходил на городскую площадь. В нем находился монитор системы безопасности, который показывал кассу кафе. Большинство рабочих дней Дженни наводняли хлопоты о работниках, поставщиках, заказчиках, клиентах и органах контроля. Иногда ей казалось, что телефонная трубка приклеилась к уху, а глаза — к экрану монитора. Но порой, рассудила Дженни, нужно просто закатать рукава и окунуться в работу с головой. Ничто не сравнится с чувством, возникающим при погружении рук в теплое шелковистое тесто. Сминающееся под пальцами, оно кажется чуть ли не живым.
Дженни надела фартук и села за рабочий стол к Лоре. Она придала хлебам форму и разделила на несколько партий. Сегодня в продаже будет традиционный польский хлеб с яйцом, цедрой и изюмом и травяной хлеб по рецепту, придуманному Лорой. Дженни и Лора работали бок о бок, отмеряли порции теста с помощью линейки, хотя обе уже давно умели делать это на глаз. Здесь же, напротив, находился холодильник, заполненный бабушкиными пирогами. С технической точки зрения эти пироги были сделаны не Хелен Маески. Но сами рецепты высоких лимонных безе, пирогов с глянцевой ягодной начинкой из трех видов ягод, пересеченной сверху тонкими полосками теста, кремового пирога на пахте придумала сама Хелен много лет тому назад. Ее технологии передавались от одного мастера к другому, и сейчас, даже после смерти Хелен, в пекарне ощущалось ее приятное, тихое присутствие, словно она все еще была жива.
Дженни со странной отрешенностью лепила из теста большие круглые хлебы. Она смотрела на свои белые от муки руки и видела руки бабушки. Бабушка всегда поднимала и поворачивала тесто с терпением, которого Дженни в себе не замечала. Тот факт, что она умерла, пронзил Дженни до глубины души. Прошло три недели, два дня и четырнадцать часов. Дженни точно знала, сколько времени она живет одна, и ненавидела это.
Лора продолжала работать. Один за другим она помещала смазанный подсолнечным маслом хлеб на противень. Ее голова двигалась в ритме музыки, доносившейся из радиоприемника. Лоре нравилась музыка, которую слушал Зак, хотя Дженни подозревала, что Лора не особо вслушивается в слова песни.
— Ты скучаешь по ней, да, куколка? — спросила Лора. Она была очень добрым человеком, и иногда казалось, что умеет читать мысли.
— Очень, — призналась Дженни. — Хотя я считала, что готова к этому. Не знаю, почему я так шокирована. У меня плохо получается. Вообще-то никак не получается. Не получается оплакивать ее, не получается жить одной.
Дженни расправила плечи и попыталась стряхнуть приступ паники и уныния. Но самое страшное: она не смогла это сделать. Дженни не контролировала себя и, даже чувствуя, что теряет голову, ничего не могла с этим поделать.
Откуда-то из темноты донесся вой сирены. Звук все нарастал, превращаясь в безумный крик. В ответ ему завыли собаки. Дженни повернулась и посмотрела в окно полутемного кафе. Город Авалон штата Нью- Йорк был достаточно маленьким, чтобы вопль сирен в ночи привлек внимание людей. Вообще-то последний раз Дженни слышала сирену, когда вызвала врачей.
Ей не позволили сесть в «скорую помощь» вместе с бабушкой. Дженни ехала следом на своей машине до самого Бенедиктинского госпиталя в Кингстоне. Там она попросила бабушку аннулировать отказ от реанимации, который та подписала после первого удара. Однако бабушка ни о чем таком и слышать не хотела. Потом ее начали покидать силы, и Дженни не осталось ничего, кроме как попрощаться с ней.
Дженни ощутила новый приступ паники. Она уверенно мяла тесто, как ее научила бабушка. Любой увидевший Дженни подумал бы, что она профессиональный пекарь.
— Я выйду на улицу. Глотну свежего воздуха, — сказала Дженни Лоре.
— Я слышала звук сирены. Может, покажется Любовничек.
Любовничком Лора прозвала Рурка Макнайта, начальника авалонской полиции. Он имел репутацию, которая не могла остаться без внимания в таком маленьком городке. Дженни, конечно, избегала каких бы то ни было прозвищ. Когда-то они с Рурком были не просто знакомыми. Более того, они знали друг друга очень близко. Но было это очень давно. За несколько лет Дженни и Рурк обменивались словами только по делу. Рурк каждый день заезжал в пекарню выпить чашечку кофе. С тех пор, как Дженни стала работать в кабинете на втором этаже, они никогда не пересекались.
Для того чтобы избегать Рурка, Дженни пришлось выучить его расписание. В будние дни, как и положено начальнику полиции, Рурк сидел в своем кабинете. Но из-за небогатого муниципального бюджета ему приходилось довольствоваться низкой зарплатой и скромным штатом сотрудников. Слишком скромным даже для такого маленького городка. Рурк часто выходил по выходным на дежурство и патрулировал улицы, как обычный полицейский. Иногда он даже расчищал улицы на снегоуборочной машине. Дженни делала вид, что ничего об этом не знает, что она вообще не интересуется жизнью Рурка Макнайта, а он, в свою очередь, не интересовался ею. Однако на похороны бабушки Рурк прислал цветы. И почтовую карточку, как всегда с короткой фразой: «Прости меня». Эта карточка прилагалась к букету размером с автомобиль.
Дженни натянула куртку и нырнула на улицу через заднюю дверь пекарни. Она почувствовала приближение приступа. Появился привычный звон в ушах, и словно целая армия невидимых муравьев стала ползти вверх по ее позвоночнику и голове. Грудь и горло сдавило. Несмотря на мороз, Джейн бросило в пот. Потом боковым зрением она увидела неестественные всполохи света.
Выходя в переулок, расположенный за пекарней, Дженни вдыхала воздух, но вдруг закашлялась, почувствовав едкий запах сигарет.
— Боже, Зак, — обратилась Дженни к мальчику, который стоял, прислонясь спиной к стене, — сигареты убьют тебя.
— Нет, — ответил Зак, стряхивая пепел в мусорный бак, — до того, как это случится, я брошу.
— Хах. — Дженни прочистила горло. — Все так говорят.
Она ненавидела, когда дети курят. Конечно, дедушка курил. Он делал самокрутки. Но в его время об опасности этой привычки еще мало знали. Сейчас же для курения не было никакого оправдания. Дженни взяла пригоршню снега и бросила его в сигарету. Красный огонек погас.
— Эй! — возмутился Зак.
— Ты же умный мальчик, Зак. Я слышала, что ты хорошо учишься. Так почему как дурачок?
Зак пожал плечами и соблаговолил застесняться.
— Спроси моего папу. По его мнению, я веду себя как дурак во многом. Он хочет, чтобы я весь следующий год провел на ипподроме в Саратоге, зарабатывая деньги на учебу в колледже.
Мэттью Алджер работал в городской администрации. Но, несмотря на это, по чаевым, которые он оставлял в кафе при пекарне, Дженни знала, что Алджер очень скуп. Очевидно, это качество проявлялось и в отношении собственного сына. Дженни выросла без отца и бесчисленное множество раз сожалела об этом. Но Мэттью Алджер служил доказательством того, что иногда без отца жить лучше.
— Я слышала, что если бросить курить, то можно сэкономить в среднем пять баксов в день, — сказала Дженни. Она задумалась, не странно ли звучал ее голос. Не догадался ли Зак, что ей приходится выжимать каждое слово из сдавленного горла.
— Да, я тоже об этом слышал. — Щелчком пальцев Зак отправил мокрую сигарету в мусорный бак. — Не волнуйся, — сказал он прежде, чем Дженни снова принялась его ругать, — я вымою руки перед тем, как приступить к работе.
Кажется, Зак не торопился уходить. Возможно, он собирается поговорить, предположила Дженни.
— Твой отец хочет, чтобы перед поступлением в колледж ты год поработал?
— Он хочет, чтобы я вообще работал. Постоянно рассказывает, как он учился в колледже, не получая от семьи никакой помощи, как всего добился своими силами. — В голосе Зака начисто отсутствовало восхищение.
Дженни задумалась о матери Зака. Она вышла замуж во второй раз и давным-давно жила в Сиэтле. Зак о ней никогда не говорил.
— А чего хочешь ты, Зак? — спросила Дженни.
Зак, казалось, был поражен, ведь ему уже давно не задавали подобных вопросов.
