– И оставим дыру, сэр? – робко запротестовал Буш.
Дыра, конечно, получится, такая же заметная, как на месте выбитого переднего зуба. Она нарушит ровный ряд орудий, придаст судну неряшливый вид.
– Лучше у меня будет уродливое судно в целости и сохранности, – сказал Хорнблауэр, – чем красивое на мели у подветренного берега.
– Да, сэр. – Бушу пришлось проглотить это кощунство.
– После того, как припасы будут израсходованы, мы сделаем все, как раньше, – утешил его Хорнблауэр. – Не будете ли вы так любезны заняться этим сейчас же?
– Есть, сэр. – Буш мысленно переключился на проблему перемещения орудий по движущемуся судну. – Я сей-талями сниму их с лафетов и положу на маты.
– Совершенно верно. Я уверен, вы с этим справитесь, мистер Буш.
Никто, кроме сумасшедшего, не станет передвигать пушки на лафетах по кренящейся палубе – они могут вырваться в любой момент. Но, сняв их с лафетов, положив на маты (цапфы не дадут им катиться), пушки можно будет без особого труда перетащить, а потом снова водрузить на лафеты. Буш уже приказал боцману мистеру Вайзу основать сей-тали.
– Надо будет изменить боевое расписание, – неосторожно сказал Хорнблауэр, – и перераспределить орудийные расчеты.
– Есть, сэр, – сказал Буш. Привычка к субординации не позволяла ему явно выказать недовольство – в его ответе проскользнул лишь слабый намек на укоризну. Как первый лейтенант он обязан помнить это сам, без напоминаний со стороны капитана. Хорнблауэр попытался загладить невольную ошибку.
– Я оставляю это на ваше усмотрение, мистер Буш. Доложите мне, когда пушки будут передвинуты.
– Есть, сэр.
Хорнблауэр пересек шканцы, направляясь в свою каюту. Карджил наблюдал за матросами, сновавшими сей-тали.
– Когда передвинут пушки, корабль будет лучше приводиться к ветру, мистер Карджил, – сказал Хорнблауэр. – Тогда у вас будет возможность показать, как вы им управляете.
– Спасибо, сэр, – ответил Карджил. Он, без сомнения, тяжело переживал недавний промах.
Хорнблауэр пошел в каюту: винтики сложной машины какую представляет собой судно, нуждаются в смазке, и долг капитана – эту смазку обеспечить. При его приближении часовой у дверей вытянулся по стойке «смирно». Хорнблауэр оглядел скудную обстановку каюты. С палубного бимса свисала койка. Стул, зеркальце в переборке, под ним парусиновый умывальный таз в раме. У противоположной переборки стол, под ним – рундучок с личными вещами. И все: больше ничего не поместилось. Но малый размер каюты давал и свои преимущества. В ней не было пушек – она располагалась прямо на корме – и при подготовке корабля к бою не надо будет все это убирать.
И это роскошь, это большая удача. Девять дней назад – нет, уже десять – Хорнблауэр был лейтенантом на половинном жалованье, причем выплату ему приостановили после того, как в результате Амьенского мира не утвердили в звании капитан-лейтенанта. Он не знал, откуда возьмется его следующий обед. Одна ночь все переменила. Он просидел ее за картами с несколькими старшими офицерами, один из которых был лордом Адмиралтейства, и выиграл сорок пять фунтов. Король направил в Парламент обращение, в котором сообщал о решении правительства расширить флот до размеров военного времени. Хорнблауэра назначили капитан-лейтенантом и поручили готовить «Отчаянного» к плаванию. Сейчас он мог не волноваться о следующем обеде, пусть даже это будет солонина с сухарями. И – не столько в результате совпадения, сколько вследствие всего этого – он оказался помолвлен с Марией и обречен вступить в ранний брак.
В корабельной древесине отдавался стук перемещаемой пушки – Буш работал быстро. Десять дней назад Буш тоже был лейтенантом на половинном жаловании, причем с большим, чем у Хорнблауэра, стажем. Хорнблауэр не без робости спросил Буша, не согласился бы тот стать у него первым лейтенантом – единственным лейтенантом на военном шлюпе. Удивительно, и очень лестно было увидеть искреннюю радость Буша.
– Я надеялся, что вы меня пригласите, сэр, – сказал Буш. – Я не смел поверить, что вы действительно захотите первым лейтенантом меня.
– Никого я не хотел бы больше, – ответил Хорнблауэр. Тут Хорнблауэр едва не упал – «Отчаянный» накренился на нос, потом на бок, потом задрал корму, как обычно делает идущее в крутой бейдевинд судно. Сейчас корабль был с подветренной стороны острова Уайт и встретил мощные удары первых атлантических валов. Какой же он дурак! Он совсем позабыл об этом. Если в последние десять дней он и вспоминал о морской болезни, то наивно полагал, будто избавился от этой слабости за восемнадцать месяцев, проведенных на берегу. Сегодня утром он тоже не думал о морской болезни – слишком был занят. Стоило ему остаться без дела, она оказалась тут как тут. Он отвык от качки – когда судно опять накренилось, он чуть не упал. На лбу выступил холодный пот, подкатывала тошнота. Ему пришла в голову горькая шутка – недавно он поздравлял себя с тем, что знает, откуда возьмется его следующий обед, но теперь он гораздо уверенней мог сказать, куда отправится предыдущий. И вот морская болезнь накатила на него.
Хорнблауэр лежал на койке лицом вниз. Сверху доносился скрип катков, и он мог заключить, что, перетащив пушки на корму, Буш двигает теперь лафеты. Но это Хорнблауэра не заботило. Желудок его снова взбунтовался. Ни о чем, кроме своих страданий, Хорнблауэр думать не мог. Что это? Кто-то изо всех сил колотит в дверь. Хорнблауэр осознал, что этот кто-то стучал уже довольно долго, и, не слыша ответа, принялся колотить.
– Что такое? – спросил Хорнблауэр хрипло.
– Штурман передает, сэр, – ответил незнакомый голос. – Мистер Провс, сэр.
Надо узнать, в чем дело. Хорнблауэр с усилием поднялся, проковылял к стулу и сел, спрятав голову в плечи, чтоб не видно было лица.
– Войдите! – сказал он.
Открывшаяся дверь впустила громкий шум.
– Что такое? – повторил Хорнблауэр, надеясь, что по нему видно, как глубоко он погрузился в деловые бумаги.
– Мистер Провс сообщает, сэр, – сказал голос. – Ветер крепчает и заходит. Надо будет изменить курс, сэр.
– Очень хорошо. Иду.
– Есть, сэр.
Конечно, надо идти. Хорнблауэр встал, одной рукой держась за стол, а другой поправляя одежду, собрался с силами и заковылял на палубу. Он все забыл – забыл, как дует в море свежий ветер, как свистит такелаж, как кренится под непривычными ногами палуба. Когда корма поднялась, он чуть не побежал вперед, тщетно пытаясь сохранить достоинство, и едва устоял на ногах, ухватившись за коечную сетку. Тут же подошел Провс.
– Сейчас курс зюйд-вест-тень-зюйд, сэр, – сказал он.
– Я вынужден был дать судну спуститься на два румба. Ветер по-прежнему заходит к западу.
– Это я вижу, – заметил Хорнблауэр. Он поглядел на небо и на море, стараясь сосредоточиться. – Как барометр?
– Почти не падает, сэр. Но к закату ветер станет еще сильнее, сэр.
– Возможно, вы правы.
В эту минуту подошел Буш. Он коснулся рукой низко надвинутой шляпы.
– Пушки передвинуты на корму, сэр. Орудийные брюки выбраны втугую.
– Спасибо.
Хорнблауэр, не отпуская коечную сетку, глядел прямо вперед, чтоб не поворачиваться ни к Бушу, ни к Провсу и не показывать им белое, как у салаги, лицо. Он пытался вспомнить карту Ла-Манша, которую вчера внимательно изучал. Между скалами Каскетс и Стартом двадцать лиг – если принять неверное решение, они могут застрять там на несколько дней.
– На этом курсе мы можем обойти Старт, сэр, – посоветовал Провс.
Тошнота неожиданно накатила на Хорнблауэра, и он задвигался, перебарывая ее. Он не хотел, чтоб Провс его подгонял. Повернувшись, Хорнблауэр увидел стоящего у руля Карджила – снова была его вахта. И
