руках.
– Ничего страшного, дорогая, – ответил Хорнблауэр. – Сиди спокойно. Тебе не стоит волноваться.
Он повернулся и увидел, как однорукий рулевой стальным крюком потянул Чарли за куртку, пытаясь приподнять. Голова форейтора безвольно откинулась назад, по щекам текла кровь.
– От Чарли проку не будет, – объявил рулевой, отпуская форейтора. Тот упал. Подходя, Хорнблауэр с трех футов почуял, что из окровавленного рта разит джином. Наполовину оглушен, наполовину пьян. Точнее сказать, и то и другое больше чем наполовину.
– А нам пропихиваться через туннель, – сказал рулевой. – Кто там в сторожке?
– Никого, – ответил конюх. – Все грузовые суда прошли рано утром.
Рулевой присвистнул.
– Придется вам отправляться с нами, – сказал он.
– Вот уж нет. У меня здесь шестнадцать лошадей – восемнадцать с этими двумя. Не могу же я их бросить.
Рулевой выругался, удивив даже Хорнблауэра, слышавшего в своей жизни немало крепких выражений.
– Что значит «пропихиваться» через туннель? – спросил Хорнблауэр.
Рулевой указал крюком на черное сводчатое устье.
– Сами понимаете, капитан, бечевника в туннеле нет, – сказал он. – Так что мы оставляем лошадей тут и проталкиваемся ногами. Мы кладем на нос пару «крыльев» – что-то вроде крамбол. Чарли ложится на одно крыло, я – на другое, головами внутрь, а ногами упираемся в стенки туннеля. Мы вроде как идем ногами по стене, и судно движется, а на южном конце мы опять берем лошадей.
– Ясно, – сказал Хорнблауэр.
– Сейчас я окачу эту сволочь водичкой, – сказал рулевой. – Может очухается.
– Может, – согласился Хорнблауэр. Но вода не произвела ни малейшего действияна Чарли – у того явно было сотрясение мозга. Рулевой снова выругался.
– За вами идет еще одно торговое судно, – сказал конюх. – Здесь оно будет через пару часов. В ответ рулевой разразился потоком брани.
– Нам нужно засветло пойти запруды на Темзе, – сказал он. – Два часа? Если мы отправимся сейчас, мы только-только успеем до темноты.
Он посмотрел на врез канала, на устье туннеля, на болтающих женщин и нескольких дряхлых стариков.
– Мы опоздаем на двенадцать часов, – мрачно заключил он.
«Я на день позже приму командование», – подумал Хорнблауэр.
– Черт возьми, – сказал он. – Я помогу вам пропихаться.
– Спасибо, сэр, – ответил рулевой, подчеркнуто сменив панибратское «капитан» на уважительное «сэр». – Думаете, справитесь?
– Думаю, да, – сказал Хорнблауэр.
– Тогда давайте приладим крылья, – решился рулевой. То были маленькие навесы, отходившие с обеих сторон носа.
– Горацио, – спросила Мария, – что ты там задумал?
Именно это Мария должна была спросить. Хорнблауэр подмывало ответить словами, слышанными им когда-то на «Славе» – «страуса дою» – но он сдержался.
– Помогаю паромщику, дорогая, – спокойно ответил он.
– Ты совсем не думаешь о своем достоинстве, – сказала Мария. Хорнблауэр был женат давно и твердо для себя уяснил: надо выслушать жену и сделать то, что считаешь нужным. Приладив «крылья», они с рулевым и помогавший с берега конюх подтолкнули судно, и оно заскользило к устью туннеля.
– Толкайте, – сказал рулевой, забираясь на левое крыло. Ясно, что легче сохранять небольшую скорость, чем двигаться толчками. Хорнблауэр поспешно устроился на правом крыле. Судно медленно вползало в туннель. Хорнблауэр почувствовал ногами кирпичную облицовку. Упираясь в стену и как бы идя по ней, он толкал судно вперед.
– Крепитесь, сэр, – сказал рулевой – его голова была совсем рядом с головой Хорнблауэра. – Впереди две мили.
Двухмильный туннель, прорубленный в скальных породах Котсуолда! Не зря его называют чудом эпохи. Римляне со всеми их акведуками ничего подобного не построили. Дальше и дальше продвигалось судно вглубь туннеля, темнота сгущалась и стала наконец совершенно непроницаемой – сколько Хорнблауэр ни напрягал глаза, он ничего не мог различить. При входе в туннель женщины принялись болтать, смеяться и кричать, чтоб услышать отраженное от стен эхо.
– Курицы несчастные, – процедил сквозь зубы рулевой.
Теперь все, подавленные темнотой, смолкли – все, кроме Марии.
– Надеюсь, ты не забыл, что на тебе хороший костюм, Горацио, – сказала она.
– Да, дорогая, – ответил Хорнблауэр, радуясь, что она его не видит.
Делом он занимался малодостойным и отнюдь не приятным. Уже через несколько минут он почувствовал, что навес под ним очень жесткий. Потом заболели ноги. Он попытался изменить положение, и тут же понял, что делать это надо осторожно, иначе нарушается плавное движение судна. Рулевой сердито заворчал, поскольку Хорнблауэр не толкнул вовремя правой ногой и паром немного замедлился.
– Толкайте, сэр, – повторил он. Так они и двигались в гипнотическом кошмаре. В кромешной тьме не слышалосьни звука – при такой скорости «Королева Шарлотта» совсем не поднимала волн. Хорнблауэр толкал и толкал. Ноги его ныли. Сквозь подметки башмаков он чувствовал, что кирпич кончился – его ноги упирались в голую скалу, грубо обработанную кирками проходчиков. Это еще усложняло дело.
Он услышал вдалеке негромкий звук, какое-то слабое бормотание, и понял, что уже довольно давно, неосознанно, слушает его. Звук усиливался и постепенно перешел в громкий рев. Хорнблауэр не знал, что это, но, поскольку рулевой явно не волновался, решил не спрашивать.
– Подождите-ка, сэр, – сказал рулевой, и Хорнблауэр, не зная, что думать, перестал толкать. Рулевой, по-прежнему ничего не говоря, завозился рядом. Потом он накрыл их обоих брезентом, так что снаружи остались только ноги. Под брезентом было не темнее, чем снаружи, но очень душно.
– Давайте дальше, сэр, – сказал рулевой, и Хорнблауэр послушно уперся в стену.
Под брезентом непонятный рев казался глуше. Струйка воды громко застучала по брезенту, потом другая, и тут Хорнблауэр понял.
– Вот и он, – сказал рулевой.
Сквозь потолок туннеля пробивался подземный ручей и с ревом низвергался вниз. С оглушительным ревом водопад обрушился на судно, грохоча по крышам кают. Крики женщин потонули в шуме. Давление воды прижимало брезент. Затем поток ослаб, сменился маленькими струйками, и, наконец, остался позади.
– Там впереди только один такой, – раздался в душной темноте голос рулевого. – После сухого лета лучше.
– Ты не промок, Горацио? – спросила Мария.
– Нет, дорогая, – отозвался Хорнблауэр. Простой ответ произвел желаемое действие, не давая повода к дальнейшему разговору. Ноги у Хорнблауэра, естественно, промокли, но после одиннадцати лет в море это было ему не в новинку – больше беспокоила усталость. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем по брезенту вновь застучала вода, и рулевой объявил: «Вот и он». Судно проползло под водопадом, и рулевой, со вздохом облегчения, стянул брезент. Хорнблауэр, изогнув шею, увидел что-то далеко впереди. Глаза его давно привыкли к темноте, и в этой-то темноте, невероятно далеко виднелось что-то крохотное, не больше песчинки. Это был дальний конец туннеля. С новой силой Хорнблауэр принялся толкать ногами. Устье приближалось, из песчинки оно превратилось в горошину, приняло полукруглую форму и продолжалорасти. Стало светлее. Наконец Хорнблауэр различил темную поверхность воды, неровности на своде туннеля. Вновь пошла кирпичная облицовка, двигаться стало легче.
– Шабаш, – сказал рулевой, толкнувшись в последний раз.
Хорнблауэр все не мог поверить, что не нужно больше толкать ногами, что они вышли на свет, что на
