несколько часов, пока их не заметили из крепости.
– Распоряжусь, – сказал Хорнблауэр.
Бесстрастно-самоуверенно полковник высказал свою необычную просьбу, так же бесстрастно- самоуверенно он выслушал, что англичанин, с которым он за минуту до того едва не разругался, удовлетворит его притязания.
Вскоре моряки и каталонцы уже дружно работали челюстями. Даже дозорные кавалеристы учуяли издалека запах пищи и, словно стервятники, слетелись на пиршество, оставив лишь четверых несчастных наблюдать за Росасом. Кларос и его адъютанты сидели в кружок, ординарцы прислуживали. Как Хорнблауэр ожидал, за комидой[4] последовала сиеста – наевшись, испанцы разлеглись в узкой тени кустов и захрапели, лежа на спине, с южной стойкостью не замечая вьющихся над приоткрытыми ртами мух.
Хорнблауэр не ел и не спал. Он спешился, лошадь поручил Брауну и, кипя злобой, заходил взад-вперед по гребню, глядя на Росас. Он написал адмиралу записку, где старательно объяснял причину задержки – тем более старательно, что не хотел показаться офицером, которому всюду мерещится опасность. Ответ его взбесил. Нельзя ли, спрашивал Лейтон, штурмовать крепость с имеющимся пятью сотнями людей? Где генерал Ровира? Вопрос подразумевал, что Хорнблауэр каким-то образом виновен в том, что Ровиры нет. Лейтон напоминал, что необходимо теснейшим образом сотрудничать с испанцами. Эскадра не сможет долго снабжать союзников провиантом. Хорнблауэру предписывалось тактично намекнуть полковнику Кларосу, чтоб тот изыскал способ кормить своих людей сам. Высадка десанта должна достичь поставленной цели, однако ни в коем случае не следует предпринимать рискованных действий. В теперешних обстоятельствах записка Лейтона была пустой писаниной, однако трибунал вполне может счесть ее исключительно здравой и разумной.
– Прошу прощения, сэр, – внезапно сказал Браун. – Лягушатники вышли из города.
Вздрогнув, Хорнблауэр взглянул на Росас. Из крепости выползали три длинные змеи, три войсковых колонны разворачивались на равнине, по одной из города, цитадели и форта Тринидад. Хриплый крик испанских дозорных возвестил, что и они увидели: маленький отряд, бросив наблюдательный пост, во весь опор мчался к рассыпанному по плато испанскому войску. Хорнблауэр целых две минуты не мог оторвать взгляд от города: колонны не кончались, но все вытягивались и вытягивались. Две направлялись к ним, третья, та, что из цитадели, сворачивала направо, с явным намереньем отрезать испанцам путь вглубь материка. Хорнблауэр различал блеск ружей. Колонны все не кончались – в каждой должно быть не меньше тысячи солдат. Испанцы, сообщившие, что гарнизон насчитывает едва ли две тысячи человек, обманули, как и во все остальном.
Подскакал Кларос с адъютантами и взглянул на равнину. Ему хватило минуты: его спутники тут же указали пальцами на огибающую с фланга колонну. Он развернул лошадь и поскакал прочь. На мгновение они с Хорнблауэром встретились взглядами – хотя англичанин, как и прежде, не прочел ничего в испанских глазах, намерение он угадал. Если Кларос поспешит в горы, бросив британцев, он успеет скрыться – именно это он и выбрал. Даже если каталонцы могут сдержать трехтысячное французское войско, они не станут прикрывать отступление – бессмысленно и просить.
Десанту придется полагаться на собственные силы, и времени в обрез. Хорнблауэр вскарабкался на лошадь и поскакал за Кларосом – головы французских колонн уже выползли далеко на равнину и готовились штурмовать крутые склоны возвышенности. Поравнявшись с пехотинцами, которых майор Лайрд уже построил в шеренги, Хорнблауэр перешел на рысь. Нельзя обнаруживать тревогу или поспешность – это только напугает людей.
Предстояло нелегкое решение. Очевидно, разумнее бросить все – пушки, припасы – и вести людей к берегу. Потерю десяти двадцатичетырехфунтовых пушек, боеприпасов и провианта восполнить легче, чем потерю даже нескольких опытных моряков. Подчинись Хорнблауэр здравому смыслу, он бы погрузил своих людей на корабли раньше, чем подоспеют французы. Однако практические соображения часто приходится отодвигать на второй план. Бегство к кораблям, брошенные пушки – это необратимо подорвет в команде боевой дух, отступление с боем при малых потерях – напротив, поднимет. Утвердившись в принятом решении Хорнблауэр остановил лошадь рядом с майором Лайрдом.
– Через час тут будут три тысячи французов, Лайрд, – сказал он тихо. – Вы должны сдержать их, пока мы загрузим пушки и боеприпасы.
Лайрд кивнул. Он был рыжий, как многие шотландцы полноватый и краснолицый, треуголка его сползла на затылок, он поминутно утирал с лица пот жуткого цвета лиловым шелковым платком, как нарочно подобранного к алому мундиру и перевязи.
– Так точно, – сказал он. – Сдержим.
Хорнблауэр последний раз окинул взглядом двойной строй пехотинцев, простые загорелые лица под киверами, белые перекрестья портупей. Спокойные, дисциплинированные – эти ребята не подведут. Он пришпорил тощую лошаденку и рысью поскакал по дороге. Вот и Лонгли, едет навстречу.
– Поезжайте на берег, Лонгли. Скажите адмиралу, что придется грузить людей и припасы. Попросите его приготовить шлюпки.
Испанцы уже в беспорядке двигались по тропе вглубь материка. Испанские унтер-офицеры собирали отстающих, британские унтер-офицеры в растерянности наблюдали, как те отвязывают лошадей.
– Прекратить! – заорал Хорнблауэр, судорожно подыскивая испанские слова. – Лошади останутся нам. Эй, Шелдон, Дрейк, привяжите лошадей обратно. Браун, скачи дальше. Скажи всем офицерам, чтоб испанцев не задерживать, но ни мула, ни лошади им не отдавать.
Испанцы угрюмо переглянулись. В разграбленной французами Каталонии вьючные и гужевые животные на вес золота. Последний из испанских партизан знает, что, лишившись лошадей и мулов, будет голодать в следующем походе. Однако британские моряки уступать не собирались – они уже вытаскивали пистолеты и сабли. Испанцы, видя, что французская колонна скоро отрежет им путь, смирились и отступили. Хорнблауэр пришпорил усталую лошадь и поехал дальше. По его приказу пушки, которые с таким трудом втащили наверх, теперь разворачивали обратно. Он доехал до устья узкой расщелины и спустился к берегу. Тихое послеполуденное море отливало лазурью, вдалеке три корабля мирно покачивались на якорях, шлюпки огромными жуками ползли по эмалевой глади к полоске золотистого песка.
Ощутительно стрекотали кузнечики. На берегу матросы грузили бочки с солониной и мешки с сухарями. С этим отлично справится Кавендиш. Хорнблауэр развернул лошадь и поскакал наверх. На краю обрыва уже собирались матросы с вьючными мулами. Хорнблауэр распорядился разгружать и вести мулов обратно к пушкам, сам же поскакал дальше.
Уже в полумиле от расщелины он наткнулся на первую пушку. Эти полмили дорога имела довольно крутой уклон от берега, люди и лошади с усилием тащили вверх чугунную махину. При виде Хорнблауэра матросы закричали «ура!»; он помахал шляпой и постарался выпрямиться в седле, как заправский ездок. Хорошо хоть Браун сидит в седле еще хуже, по сравнению с ним любой покажется наездником. Вдалеке щелкали выстрелы, неестественно громкие в нагретом воздухе – это Лайрд отстреливался от наступающих французов.
Хорнблауэр поехал дальше, Браун и Лонгли за ним, мимо моряков, волокущих по крутым склонам тяжелые пушки, туда, где стреляли. В одном месте он увидел брошенные испанцами ядра. До корабля их не дотащить – придется оставить. Неожиданно для себя он оказался на месте боевых действий. Здесь каменистое нагорье состояло из череды бугров и западин, густо заросших кустарником. Несмотря на стрельбу, кузнечики стрекотали все так же громко. Лайрд построил своих людей за невысокой грядой, сам же стоял на каменной глыбе. В одной руке у него был лиловый носовой платок, в другой – обнаженная шпага. Кругом свистели пули, тем не менее, вид у Лайрда был самый что ни на есть довольный, и на Хорнблауэра он поглядел словно художник, которого отвлекли от созидания шедевра.
– Все в порядке? – спросил Хорнблауэр.
– Так точно, – отвечал Лайрд и нехотя добавил. – Посмотрите сами.
Хорнблауэр слез с лошади, вскарабкался на глыбу и осторожно утвердился на скользком камне рядом с майором.
– Мы имеем возможность наблюдать, – наставительно сообщил Лайрд, – что на пересеченной местности организованному войску следует держаться дороги. Разрозненные отряды быстро теряют направление, а колючая растительность как нельзя лучше препятствует перемещениям.
