каждый, согнувшись вдвое, нес на спине мешок с зерном. Хорнблауэр заинтересовался и взглянул пристальнее. Арестантов охраняли солдаты – он видел кивера и ружейные дула. Он догадался, кто эти бедняги в цепях – дезертиры, солдаты, уснувшие на посту, все мелкие нарушители уставов из всех армий Бонапарта. Их приговорили «к галерам», но поскольку галер во французском флоте не осталось, то использовали на любых тяжелых работах в порту. Когда Хорнблауэр был лейтенантом у Пелью, «Неустанный» раза два подбирал каторжников, бежавших из Нанта примерно так же, как намеревался бежать он.
А дальше у пирса, за американскими судами, они увидели нечто такое, от чего как сидели, так и замерли – трехцветный французский флаг кичливо плескал над выцветшимбританским.
– «Аэндорская волшебница», десятипушечный тендер, – выговорил Буш хрипло. – В прошлом году французский фрегат захватил ее у Нуармутье. Господи, кто бы кроме французов додумался? Одиннадцать месяцев прошло, а у нее все еще их флаг над нашим.
Кораблик был невероятно хорош – даже отсюда они видели совершенство обводов, на которых, казалось, было написано: ходкость и маневренность.
– Лягушатники, похоже, не навесили на нее своих огромных парусов, – продолжил Буш.
Корабль был снаряжен к отплытию, и они наметанным глазом оценили площадь свернутых марселя и кливера. Тендер слегка качался у пристани, изящная мачта еле заметно кивала. Казалось – пленница взывает о помощи, в подтверждение скорбной повести встряхивая триколор над синим военно-морским флагом. Под влиянием порыва Хорнблауэр крутанул румпель.
– Подведи нас к пристани, – приказал он Брауну. Достаточно было несколько раз взмахнуть веслами – прилив недавно начался, и они двигались против течения. Браун ухватился за кольцо и быстро закрепил фалинь. Сперва Хорнблауэр, неловко ступая затекшими ногами, потом Буш, с трудом, поднялись по каменным ступенькам на набережную.
– Suivez-nous, – сказал Хорнблауэр Брауну, в последний момент вспомнив, что надо говорить по- французски.
Он принудил себя высоко держать голову и ступать важно, пистолеты в карманах успокоительно задевали бока, шпага ударяла по ноге. Буш шел сзади, мерно стуча деревяшкой по каменным плитам. Идущие мимо солдаты отсалютовали мундиру, Хорнблауэр ответил без тени волнения, удивляясь новообретенному хладнокровию. Сердце колотилось, но он знал, что не боится, и это было упоительно. Стоило пойти на риск, чтобы испытать эту беззаветную удаль.
Они остановились и поглядели на «Аэндорскую волшебницу». Палубы не сверкали белизной, как у английского первого лейтенанта, стоячий такелаж был натянут с плачевной неряшливостью. Два человека лениво работали на палубе под присмотром третьего.
– Якорная вахта, – пробормотал Буш. – Два матроса и штурманский помощник.
Он говорил, не шевеля губами, как проказливый школьник, чтоб случайный наблюдатель не разглядел по мимике, что слова не французские.
– Остальные прохлаждаются на берегу, – продолжил Буш.
Хорнблауэр стоял на пристани, ветер свистел в ушах, солдаты, матросы и гражданские проходили мимо, поодаль шумно шла разгрузка американских кораблей. Они с Бушем думали об одном и том же. Буш знал, что Хорнблауэра подмывает увести «Аэндорскую волшебницу» и вернуться на ней в Англию – Буш никогда не додумался бы до этого сам. Он, прослужив с Хорнблауэром много лет, готов был ловить на лету его мысли, сколь угодно фантастические.
Фантастические, иначе не скажешь. Большими тендерами управляет команда в пятьдесят человек, тали и тросы на них устроены соответственно. Трое – из них один калека – не смогут даже поставить большой марсель, хотя вести такой корабль под парусами в хорошую погоду, вероятно, смогли бы. Эта возможность и навела Хорнблауэра на мысль. Однако, с другой стороны, между ними и морем коварное устье Луары. Опасаясь англичан, французы убрали все навигационные знаки и буи. Без лоцмана им не миновать растянувшиеся на тридцать пять километров песчаные отмели, а выход из устья сторожат батареи Пембефа и Сен-Назера. Вывести тендер в море невозможно, и думать об этом – только себя тешить.
Хорнблауэр повернулся, подошел к американскому судну и стал с интересом наблюдать, как несчастные каторжники, шатаясь, бредут по сходням с мешками на спине. Смотреть на них было больно, на командовавшего ими сержанта – мерзко. Вот где может вспыхнуть мятеж против Бонапарта, которого ждут не дождутся в Англии. Нужен только решительный вожак – об этом стоит доложить правительству, как только они вернутся домой. В порт с приливом входило еще одно судно, под развернутыми круто к ветру, черными против солнца парусами и звездно-полосатым флагом. Опять американец. Хорнблауэр испытал бессильную досаду, памятную ему по годам службы у Пелью. Что толку брать берег в блокаду, переносить тяготы и лишения, если нейтральным судам не запретишь беспрепятственно сновать туда-сюда? Пшеница, которую они везут, официально не считается контрабандой, но Бонапарту нужна ничуть не меньше пеньки, смолы и прочих запрещенных к ввозу товаров – чем больше пшеницы он закупит, тем больше солдат сможет прокормить. Хорнблауэр почувствовал, что его увлекает к вечному спору: на чью сторону, английскую или французскую, встанет Америка, когда ей прискучит унизительный нейтралитет: она уже повоевала с Францией, и в ее интересах устранить имперский деспотизм, с другой стороны, очень уж велик соблазн прищемить хвост британскому льву.
Новый корабль довольно ловко подошел к пристани и, обстенив марсели, погасил скорость. Перлини заскрипели на швартовых тумбах. Хорнблауэр, стоя бок о бок с Бушем и Брауном, рассеянно наблюдал. С корабля на пристань перекинули сходни, и на них вышел плотный человечек в штатском. У него было круглое розовое лицо и смешные, загнутые вверх усы. По тому, как они с капитаном пожимали друг другу руки, по обрывочным фразам, которыми они обменялись, Хорнблауэр угадал лоцмана.
Лоцман! В ту же секунду в голове у Хорнблауэра закипела работа. Меньше чем через час стемнеет, луна в первой четверти – он уже видел прозрачный серп высоко над садящимся солнцем. Ясная ночь, близкий отлив, ветер слабый, южный и чуть-чуть восточный. Лоцман – в двух шагах, команда тоже. Тут Хорнблауэр заколебался. План граничит с безумием, нет, просто безумен. Это опрометчивость. Он вновь прокрутил в голове всю схему, но волна бесшабашности уже увлекала его. Вернулась забытая с детства радость, когда отбросишь осторожность ко всем чертям. За те секунды, что лоцман спускался по сходням и шел к нему, Хорнблауэр решился. Незаметно тронув локтями спутников, он шагнул вперед и обратился к толстенькому французу, который уже собирался пройти мимо.
– Мсье, – сказал он. – У меня к вам несколько вопросов. Не будете ли вы так любезны проследовать со мной на мое судно?
Лоцман заметил мундир, звезду Почетного Легиона на груди, уверенную повадку.
– Да, конечно, – сказал он. На совести его, конечно, были грешки против континентальный блокады, но исключительно мелкие. Он повернулся и затрусил за Хорнблауэром.
– Если не ошибаюсь, полковник, вы у нас недавно?
– Меня вчера перевели сюда из Амстердама, – коротко отвечал Хорнблауэр.
Браун шагал по другую руку от лоцмана; Буш держался в арьергарде, мужественно стараясь не отставать, его деревяшка выстукивала по мостовой. Они дошли до «Аэндорской волшебницы» и по сходням поднялись на палубу, офицер с любопытством поднял на них глаза. Но он знал лоцмана и знал таможенную форму.
– Мне надо посмотреть у вас карту, – сказал Хорнблауэр. – Вы не проводите нас в каюту?
Офицер ничего не заподозрил. Он велел матросам работать дальше, а сам повел гостей по короткому трапу в кормовую каюту. Он вошел, Хорнблауэр вежливо пропустил лоцмана вперед. Каюта была маленькая, но поместительная. Хорнблауэр остановился в дверях и вытащил пистолеты.
– Одно слово, – произнес он, скаля от волнения зубы, – и я вас убью.
Они стояли и смотрели на него. Лоцман открыл было рот – так неистребима была в нем потребность говорить.
– Молчать! – рявкнул Хорнблауэр. Он прошел вперед, освобождая Брауну и Бушу место войти.
– Свяжите их, – приказал он. В ход пошли пояса, носовые и шейные платки, вскоре оба француза лежали на полу связанные, с кляпами во рту.
– Запихните их под стол, – сказал Хорнблауэр. – Ну, приготовьтесь, сейчас я приведу матросов.
Он выбежал на палубу.
