это же ты стоял на сцене, получая статуэтку Грэмми за лучшую песню. Как ты себя при этом чувствовал?
Дерьмово.
— Если ты забыла, вся группа выиграла в номинации Лучший Новый Артист. И это было больше года назад.
Она кивает.
— Послушай, я не пытаюсь занизить чьи-то заслуги или теребить старые раны. Я просто пытаюсь понять эту перемену. В звуке. В словах. В динамике группы, — она одаривает меня знающим взглядом. — Все знаки указывают на то, что это ты был катализатором.
— Не было никакого катализатора. Мы просто искали новый звук. Такое случается повсеместно. Как, например, Дилан, ставший электронщиком. Или как Лиз Фэйр, которая перешла на коммерческое телевидение. И людям свойственно сходить с ума, когда что-то не соответствует их ожиданиям.
— Я просто уверена, что в вашем случае — это нечто другое, — продолжает Ванесса, подаваясь вперед над столиком так сильно, что он врезается мне ребра, из-за чего мне приходится применить силу, чтобы отодвинуть его назад.
— У тебя, очевидно, есть своя теория, так что не позволяй правде встать на пути.
В ее глазах на секунду что-то сверкает, и я думаю, что по-настоящему разозлил ее, но затем она поднимает руки. У нее обгрызены ногти.
— Хочешь услышать мою теорию? — протягивает она.
Не особенно.
— Валяй.
— Я разговаривала с некоторыми людьми, с которыми ты ходил в среднюю школу.
Я чувствую, как застывает все мое тело, каменея буквально за секунду. Всю свою концентрацию я направляю на то, чтобы поднести к губам стакан и претвориться, что делаю из него глоток.
— Я не знала, что ты ходил в ту же школу, что и Миа Холл, — легко говорит она. — Знаешь ее? Виолончелистка? Она начинает создавать шумиху в их мире. Ну, или как можно назвать шумиху в мире классической музыки. Возможно гул.
Стакан трясется в руке. Мне приходится задействовать вторую, чтобы опустить его на стол, не расплескав содержимое на себя. «Все, кто действительно знают, что тогда произошло, не стали бы с ней говорить», — напоминаю я себе. — «Сплетни, даже если они правдивые, они как пламя: перекрой им воздух, и они погаснут и умрут».
— В нашей школе отличная программа по изучению искусства. Своего рода рассадник музыкантов, — объясняю я.
— Ну да, это логично, — кивая, отвечает Ванесса. — Там также ходят слухи, что вы с Мией в бытность старшеклассников являлись парой. Что довольно забавно, учитывая, что об этом нигде ранее не писалось, а ведь это заслуживающая внимания деталь.
Образ Мии вспыхивает перед моими глазами. Семнадцатилетняя, с темными глазами, полными любви, энергии, страха, музыки, секса, магии, горя. Ее ледяные руки. Мои собственные ледяные руки, которые сейчас вцепились в стакан, с ледяной жидкостью.
— Да, это была бы весьма заслуживающая внимания деталь, если бы она была правдой, — отвечаю я, заставляя себя говорить ровным тоном. Я делаю еще один глоток и подаю официанту знак, принести еще один стакан пива. Уже третий, хороший десерт за ланчем.
— Так это неправда? — скептически спрашивает она.
— Принятие желаемого за действительное, — отвечаю я. — В школе мы едва ли и парой слов перекинулись.
— Да, я не нашла ни одного человека, который достаточно хорошо знал бы кого-нибудь из вас, чтобы подтвердить это. Но затем мне в руки попал один старый школьный альбом, и там была милая фотография с изображением вас двоих. Вы вполне были похожи на сладкую парочку. Вот только загвоздка в том, что под фото нет имен, только странная подпись. Так что, если не знаешь, как выглядит Миа, запросто можешь пропустить его.
Ну, спасибо тебе, Ким Шейн: лучшая подруга Мии, королева школьных альбомов и местная папарацци. Мы не хотели, чтобы она использовала ту фотографию, но Ким тайком вклеила ее, не подписывая наших имен, а лишь эту глупую кличку.
— «Красавец и Чудачка»? — спрашивает Ванесса. — У вас даже было прозвище.
— Используешь школьный альбом в качестве своего источника? Что дальше? Википедия?
— Ну, ты то вряд ли надежный источник. Ты сказал, что вы «едва ли парой слов перекинулись».
— Послушай, правда в том, что, может, мы встречались пару недель, как раз когда делались снимки. Но, у меня, между прочим, было полно девушек в средней школе, — говорю я, одаривая ее своей лучшей усмешкой плейбоя.
— Значит, ты не видел ее с самой школы?
— С тех самых пор, как она уехала в колледж, — говорю я. По крайней мере, эта часть — сущая правда.
— Так как же получилось, что когда я задавала этот же вопрос остальным участникам группы, в ответ получала только «без комментариев»? — спрашивает она, жестко глядя на меня.
Потому что, какое бы дерьмо с нами не произошло, мы все равно остаемся преданными друг другу. По крайней мере, в этом. А вслух заставляю себя произнести:
— Потому что там нечего рассказывать. Я думаю, таким людям, как ты, нравится этот сериальный аспект, ну знаешь, когда два знаменитых музыканта, которые учились в одной школе, были парочкой.
— Таким людям, как я? — уточняет Ванесса.
Стервятникам. Кровопийцам. Душегубам.
— Репортерам, — отвечаю я. — Вы ведь без ума от сказок.
— А кто нет? — говорит Ванесса. — Хотя, жизнь той девушки вряд ли можно даже попытаться назвать сказкой. Она потеряла всю свою семью в автокатастрофе.
Ванесса притворно передергивает плечами, как обычно делают люди, когда говорят о чьих-то бедах, которые никак не связаны с ними, которые их не коснулись, и никогда не коснуться. Я никогда в своей жизни не бил женщину, но на секунду мне хочется хорошенько ей врезать, чтобы заставить почувствовать хоть часть той боли, о которой она так легко рассуждает. Но я сдерживаюсь, и она, ничего не заметив, продолжает.
— Кстати о сказках, у вас с Брин Шредер будет ребенок? Я то и дело вижу, что таблоиды упоминают её растущий живот.
— Нет, — отвечаю я. — Мне, по крайней мере, ни о чем таком не известно.
Я уверен, что Ванесса в курсе, что вопросы о Брин также под запретом, но если разговоры о предполагаемой беременности Брин отвлекут ее, да будет так.
— Тебе, по крайней мере, о таком не известно? Вы ведь все еще встречаетесь? — Боже, ну и голод в ее глазах. Все эти ее разговоры о том, что она хочет написать сравнительный анализ о нас, все эти ее навыки сыщика — ничто. Она, так же как и все журналисты и преследующие нас фотографы, хочет первой откапать сенсацию, будь то о рождении: «У Адама и Брин будет двойня?», или смерти: «Брин говорит своему Дикарю: 'Все кончено!”». Ни одна из историй не является правдивой, но иногда я вижу эти заголовки на различных желтых газетенках буквально в одно и то же время.
Я думаю о доме в Лос-Анджелесе, в котором мы с Брин вместе живем. Или скорее совместно населяем. Я не могу вспомнить, когда в последний раз мы были вместе больше недели. Она снимается в двух-трех фильмах в год, и только что открыла свою продюсерскую контору. Поэтому между ее съемками, промоушн-кампаниями к фильмам, поисками материала для продюсирования и тем временем, что я провожу в студиях или в туре, у нас, кажется, совсем не осталось времени друг на друга.
— Да, мы с Брин все еще вместе, — отвечаю я Ванессе. — И она не беременна. Ей просто сейчас нравятся эти летящие кофточки, и все почему-то считают, что она скрывает свой живот. Это не так.
По правде говоря, я иногда думаю, что Брин надевает эти кофточки специально, чтобы все наблюдали за ее животом, словно она хочет подразнить судьбу. Она серьезно хочет детей. И хоть общеизвестно, что ей двадцать четыре, на самом деле ей двадцать восемь, и она утверждает, что ее часы
