прекратилась — погода разбушевалась не на шутку. Мокрый снег валил хлопьями, в лесу стало холодно и совсем неуютно. В полутьме, при неровном свете костра Гриша зарисовывал лапу глухарки. Его интересовали расположенные по бокам пальцев ряды жестких роговых стерженьков, составляющих особые гребеночки или бахромки. Бахромки появляются с осени и спадают на следующее лето; они облегчают птицам передвижение по скользким, оледеневшим ветвям, где глухари и тетерева кормятся зимой. Севка следил за другом и, мысленно сравнивая его осунувшееся лицо с прежним — крепким и розовым, тревожно думал, что будет, если мальчик расхворается. Он не знал, что и сам выглядит не лучше своего спутника. Пять дней тревожной, трудной жизни не могли не сказаться. Оба сильно похудели, глаза от дыма и беспокойных ночей сделались красными, губы потрескались. Загоревша кожа рук стала шероховатой - 'покрылась кочками', по образному выражению Севки. Утомление, недоедание не прошли даром. Но друзья крепились, твердо решив пробыть в лесу до тех пор, пока продовольствия в мешках останется не более как на обратную дорогу до первой деревни.
XI. Ток найден! На новом ночлеге
Холод, тишина, странный мутноватый свет были в зимнице при их пробуждении. Оба вскочили разом, как по команде, и мешали друг другу в торопливых сборах на поиски тока.
Лес стоял неподвижный, как заколдованный. Ветра и монотонного гула вершин, к которому друзья успели привыкнуть, уже не было. Предрассветная гнетущая тишина молчаливым, покорным ожиданием наполняла темноту. Тускло белел снег, за ночь успевший запорошить и старую листву, и остатки костра, и пни, и упавшие деревья. Беззвучно, боясь говорить даже шепотом, двинулись друзья по темному призрачному лесу. Проходили тридцать - сорок шагов, останавливались, долго напряженно прислушивались. Кругом все спало. Лес отвечал упорным угрюмым молчанием, строго храня свои тайны. Они снова шли, снова останавливались и, поворачиваясь во все стороны, напрягали слух, силясь уловить долгожданную песню глухаря. Тишина или, самое большее, легкий шелест вершин был неизменным, единственным ответом на их ожидание. Скрип кожи патронташа при неловком повороте, хруст ветки при резком движении в этом мертвом беззвучии казались громче выстрела, биение сердца — сильными ударами молота, а лес молчал, молчал упорно и как будто насмешливо. Медленное движение, напряженное, пронизанное нервной дрожью ожидания, среди черных отовсюду протянутых ветвей обещало быть бесконечным. Друзья, подавленные молчаливым заговором леса, потеряли представление и о времени, и о пространстве, которое прошли. Утомленный слух начинал наполнять тишину несуществующими шорохами и звуками, мальчики путали друг друга, замирали, прислушивались — лес молчал, молчал и молчал...
Севка уже подумывал, что они ошиблись и покинули зимницу слишком рано. Но небо на востоке стало медленно, еле заметно светлеть. Потом белесоватый сумрак смешался с ночной темнотой, прятавшейся в елях, и нашел мальчиков на поляне, одним краем спускавшейся к болоту, совсем черному среди снежного пейзажа. Именно в эти минуты должен быть разгар глухариного тока, если бы не помешали холод и снег. Где - нибудь здесь рядом, вот за этой полосой деревьев скрываются громадные темные птицы и поют свои странные песни, понятные только им одним. Где и как — об этом лес еще не проронил ни звука. Замкнул мальчиков густой непроницаемой стеной, окружил буреломом. Отовсюду протянул в лицо колючие, лохматые лапы, подсунул под ноги мшистые колоды, суковатые жерди и хворост. Озадаченным, притихшим охотникам было от чего прийти в отчаяние! Ток близко, друзья были в этом убеждены, но как найти его, как уловить эти песни, слышные лишь на двести - триста шагов!
Ах, если бы голос глухаря был так же звучен, как бормотание его меньшего брата — тетерева! Ведь сегодн предпоследняя заря, и завтра утром они ни с чем должны будут отправиться к дому: пшена осталось всего четыре горсти. На душе было горько, горько и обидно, почти до слез! Столько трудов, столько усилий — и все даром. Вернуться в город, не увидев даже, как глухари токуют. Слышать дома насмешки сестер, а в гимназии подтрунивание товарищей. Севку злило одно воспоминание о словах 'Охотничьего календаря': 'Впрочем, можно, иногда, определить место тока по направлению полета летящих глухарок...' Он повторял эту цитату с разными интонациями, сюсюкал, словно передразнивал какого - то профана, совсем не ведавшего, как разыскивается глухариный ток. 'Как бы не так! Очень уж просто все это у вас в книгах. Вот определило направление полета глухарок, когда их нет!'
Робко брезжил и приближался рассвет. Где - то за болотом протяжно и звонко, как вызов медной трубы, прозвучал первый крик журавля. Целый хор журавлиной стаи дружно ответил на этот голос. Трубные звуки, сливаясь с эхом, долго плыли, колыхались над чащами; торжественна музыка лесов приветствовала восходящее светило, на этот раз скрытое тяжелой, свинцовой завесой облаков. Лес пробуждался. Далеко на глухой и пустынной луговинке нерешительно бормотал тетерев. Запели дрозды - дерябы неохотно и вяло, словно по обязанности,— утро было холодным, всюду белел снег, точно говоря, что зима вернулась и он совсем не намеревался таять.
Севка упрямо решил продолжать поиски вдоль изрезанной окраины болота и. прихрамывая, скрылся за группой елей. Гриша медленно пошел к зимнице, думая осмотреть лес влево от постройки. Снег сминался под ногами и налипал к сапогам. Вместе с хвоей и листьями получались громадные 'каблуки', очень затруднявшие ходьбу. Мальчик часто останавливался обивать эти надоедливые наращения. В одну из таких остановок у своих ног, на снегу он заметил стройные следы лапок, которые могли принадлежать только кулику. За упавшей порыжевшей сосной у мокрой, лишенной снега низинки он спугнул вальдшнепа. Следы принадлежали этой птице. Она слетела неожиданно, в двух - трех шагах с того места, куда только что был обращен взгляд наблюдателя. Гриша недоумевал, как он мог проглядеть ее, ростом с голубя, сидевшую так близко и совсем на виду, хотя и знал, что оперение вальдшнепа — прекрасный образец так называемой криптической, маскирующей окраски. Подобно совам, сычам, козодоям, вальдшнеп, деятельный в сумерки и ночью, ищет днем покоя, почему быть незаметным в это время ему особенно необходимо. Среди дневных хищных птиц много опасных врагов вальдшнепа: это — ястреб - тетеревятник, перепелятник, канюк и другие. Его оперение, ржаво - рыжее, испещренное волнистыми черными и серыми пятнами, оказывает птице неоценимые услуги в светлые часы суток. Оно поразительно походит на цвет почвы, усыпанной сухим листом, где скрывается этот пугливый житель сырых лесов. На самку вальдшнепа, сидящую в гнезде, можно наступить, не заметив. Убитого вальдшнепа, упавшего спинкой кверху, искать очень трудно.
В сырой низинке, где сидела птица, Гриша нашел множество дырочек, сделанных в почве ее клювом, и сейчас же вспомнил о точно таких же ямочках, виденных третьего дня у костра. Несколько дальше он спугнул еще двух вальдшнепов, натолкнулся на следы зайца, полевок, лесных мышей и, наконец, встретил следы парочки белок, только что покинувших теплое гнездо в поисках утреннего завтрака. Белок найти не удалось, несмотр на приложенные старания. Заслышав звуки его шагов, зверьки забрались на деревья и скрылись. Они умеют отлично затаиваться, плотно прижавшись к сучьям и подолгу сохраняя полную неподвижность.
Гриша не терял времени и наполнял альбом рисунками, хотя пальцы сильно иззябли и плохо повиновались. Он уже почти позабыл о задаче этого утра, как вдруг над лесом мелькнула какая - то тень. Мальчик, опрометью выскочив на полянку, увидел глухарку, летевшую в сопровождении глухаря. Сердце у него сжалось при виде этой картины. Он занимался пустяками, когда нужно разыскивать ток! Гриша глянул вокруг, выбрал самую высокую и ветвистую ель, сбросил мешок, патронташ, повесил ружье на сучок и быстро полез к густой зеленой вершине. Большое причудливой формы болото с мелкими кочками, гривами желтого камыша, группами худосочных сосенок, островами и заливами, зубчатые вершины ельников,
