другими мужчинами и женщинами; в новом мире, где не будет никаких ограничений для игры человеческого духа, человек окажется способен воплотить в жизнь самые дерзкие фантазии. Я – богиня, а другие пусть будут тем, чем они хотят быть в театре, называемом миром, в котором скоро все тела и все мысли будут принадлежать всем и каждому и никто не будет читать книг, ибо это – удел одиночек, все равно что ходить одному в ванную или самому с собой заниматься любовью, в то время как есть множество тебе подобных, готовых разделить с тобой эти телесные удовольствия. Я – пророчица, я вижу новый мир так же четко, как эти странички, на которых время от времени делаю пометки в ожидании Бака и Чарли Флеглера-младшего, говорящих по телефону в соседней комнате.
Я решила и дальше преподавать в Академии, если Бак меня оставит… в чем сомневаюсь. Но я все же попытаюсь очаровать его, если только еще не поздно; ведь не только я изучаю и наблюдаю студентов, но и они многое получают от общения со мной. Если мне суждено уйти из Академии, придется найти что-то взамен: место, где я смогу формировать сознание молодых людей, особенно юношей, которым необходима дисциплина. После той ночи ночей в медкабинете мое стремление властвовать над мужчинами стало заметно слабее, если не исчезло совсем; мне это кажется довольно странным, но Рандольф считает, что в этом и заключается главное достижение, хотя он уверен, что я зашла слишком далеко, поскольку могла убить у Расти способность любить женщин, на что я ответила: «Разумеется, ведь именно этого я и добивалась. Я хотела научить его бояться женщин».
– Зачем? Почему было не научить его любить?
Временами Рандольф проявлял необыкновенную тупость.
– Потому, что только через страх, через шок, через насилие я могла помочь ему избавиться от его заблуждений; только так я могла изменить его взгляды на поведение мужчины. Мир уже перенаселен, и, чтобы Расти не смог еще увеличить его население, я должна была уничтожить его инстинкт размножения; я была вынуждена разрушить все, что было для него свято, включая неприкосновенность его зада.
– Прошу тебя, Майра, – казалось, Рандольфа стошнит, – ты же знаешь, какую реакцию вызывает у меня упоминание об анусе.
Почувствовав, что я намерена продолжать в том же духе, Рандольф постарался сменить тему разговора.
– Скажи, есть ли свидетельства, что пытка, которой ты его подвергла, принесла хоть какой-то результат – хороший или плохой?
– Он поссорился с Мэри-Энн…
– Случайный результат его раздражения.
– Вовсе нет. Он бросил ее ради Летиции Ван Аллен.
Я полностью откровенна с Рандольфом, но до сих пор у меня не было возможности рассказать ему во всех подробностях о моих попытках разлучить Мэри-Энн и Расти. По некоторым признакам Расти все еще любит Мэри-Энн. К счастью, в ее нынешнем состоянии она не желает иметь с ним ничего общего, и я уверена, что, пока она со мной, я смогу поддерживать этот ее настрой еще некоторое время. В сознании Расти факт, что она живет с женщиной, изнасиловавшей его, послужит тому, что он будет отождествлять Мэри-Энн со мной, и это по крайней мере поможет сохранить нынешнюю дистанцию между бывшими любовниками.
– Судя по рассказам Летиции, его качества любовника очень сильно улучшились, после того что я с ним сделала.
– Откуда тебе знать? Ты же никогда не занималась с ним любовью.
– Мэри-Энн говорила мне, что он всегда был необыкновенно нежен с ней… в детстве у нее была травма, и она не выносит грубости в любви, поэтому для нее так важно, что Расти был нежен. Но с Летицией Расти вел себя, как бешеный бык, мял, гонял ее со всей силой своего темперамента; в ее лице он мстил мне – к ее удовольствию, конечно.
– Интересно, – вот и все, что сказал Рандольф по этому поводу. Надо признать, однако, что на него все происшедшее произвело достаточно сильное впечатление, несмотря на то, что, как еврей и дантист, он не мог полностью принять мое новое отношение к человеческому роду: он говорил, что
В этот самый момент открывается дверь. Не поднимая головы, я продолжаю писать, делая вид, что занята и ничего не вижу. Краем глаза я замечаю две человеческие фигуры. Одна коричневая (Бак), другая синяя (Чарли Флеглер-младший). Я не смотрю на них. Бак говорит: «Майрон Брекинридж
