Учитывая, что Германия вела тотальную войну, в которой моральный фактор играет решающую роль, следует признать, что Сталинград был из ряда вон выходящим, беспрецедентным и немыслимым дотоле поражением, поворотным пунктом всей минувшей войны. Фельдмаршал Манштейн, анализируя лишь стратегические аспекты этой самой страшной, самой черной катастрофы во всей немецкой истории, трагедии, с которой неразрывно связано и его собственное имя, пытается преуменьшить ее масштабы, скрыть ее подлинное значение, представить Сталинград обычным военным поражением, тяжелые последствия которого ему, одаренному полководцу, удалось в какой-то степени ликвидировать в ходе последующих военных операций{91}.
Герделер, один из руководителей антигитлеровского заговора 20 июля 1944 года{92*}, в письме к своему единомышленнику генералу Ольбрихту от 17 мая 1943 года выразил чувства, которые испытывали в те дни миллионы немцев, и предвосхитил позднейший приговор истории. – «Сталинград и Тунис – это два самых тяжелых поражения в германской истории со времени Иены и Ауэрштадта, – писал тогда Герделер. – В обоих случаях немецкому народу было сказано, что соображения высшего порядка вынудили принести в жертву целые армии. Мы хорошо знаем, что это ложь. Военные, как и политики, имеют право идти лишь на такие жертвы, которые являются залогом решающего успеха в будущем. Только такой успех оправдывает жертву. В данном же случае виной всему неспособность и безответственность руководства…»{93}
Недопустимость и аморальность Сталинградского «смертного приговора»
В те страшные январские дни 1943 года, когда обессиленная армия, давно уже испытывавшая острый недостаток во всем необходимом, шла на кровавую Голгофу и, подчиняясь приказу свыше, даже не попыталась сократить этот смертный путь, многие из немцев, сражавшихся под Сталинградом, тщетно пытались решить хотя бы для себя глубокие чисто человеческие и моральные проблемы, приводившие нас в отчаяние. Мемуары Манштейна с мучительной ясностью воскресили в моей памяти вопросы, которые я и попытаюсь здесь вновь сформулировать: имеет ли кто бы то ни было моральное право возложить на плечи ближнего своего столь тяжкое бремя невыносимых страданий и смертных мук? Позволено ли кому бы то ни было так пожирать человеческое достоинство? Почему ответственные руководители, обрекая на смерть 200 тысяч людей, не подумали предварительно о том, совместим ли такой приказ с требованиями человеческой морали? Неужели решающие стратегические соображения, от которых зависела якобы судьба войны, действительно требовали подобного неслыханного жертвоприношения? Быть может, подлинное глубокое чувство ответственности не позволило бы вынести смертный приговор целой армии? Можно ли и допустимо ли оправдывать такие гигантские жертвы только лишь восстановлением стратегического равновесия, к тому же временного и непрочного? Разве нельзя быть солдатом, оставаясь человеком? Быть может, военная этика и солдатская честь и впрямь несовместимы со стратегическим мышлением? Или среди ответственных за наши судьбы не нашлось ни одного, кто взял бы на себя смелость своевременными и решительными действиями предотвратить грозящую катастрофу, а после того, как она стала неизбежной, хотя бы сократить затянувшуюся агонию?
То, что произошло под Сталинградом, по моему глубокому убеждению, нельзя сравнивать ни с какими жертвами и поражениями, без которых, конечно, не обходится ни одна война. Голгофа германской армии на берегах Волги затмила все военные трагедии прошлого. И прежде всего потому, что в Сталинградском «котле» были обречены на медленную и мучительную смерть десятки тысяч людей, лишенных всего элементарно необходимого и сражавшихся в невыносимых условиях. Сталинградское побоище нанесло удар в самое сердце немецкого народа, плоть от плоти которого была уничтоженная 6-я армия.
Сознательно доведя дело до катастрофы, наши руководители не только потерпели военное поражение, но и гнусно надругались над всем, что свято для человека, – над его жизнью, честью и достоинством. В последние дни битвы я не мог избавиться от впечатления, что вместе с тысячами трупов в немецких могилах под Сталинградом погребена человечность.
На исходе второй недели января 1943 года, когда было отвергнуто первое русское предложение капитуляции, боеспособность 6-й армии была уже предельно ограниченна. Долгие недели непрерывных лишений вконец измотали солдат. Голод терзал людей, не хватало боеприпасов, уцелевшая тяжелая техника была почти бесполезна из-за недостатка горючего. В лютые морозы армия сражалась без зимнего обмундирования в открытой степи. Число больных и раненых росло не по дням, а по часам, нехватка необходимых медикаментов и отсутствие самых элементарных условий для оказания медицинской помощи ощущались все более остро. И по сей день я с содроганием вспоминаю о сводках потерь, ежедневно поступавших в штаб нашего VIII корпуса из штабов дивизий, входивших в его состав: это была леденящая душу бухгалтерия смерти; люди гибли не только в боях – вскоре после рождества резко возросло количество людей, умерших от холода и истощения.
В последних числах декабря главное командование сухопутных сил направило в Сталинградский «котел» одного из видных берлинских патологоанатомов с секретным поручением установить на основании медицинских вскрытий истинную причину скоропостижной смерти столь большого количества солдат. Вот как выглядели результаты вскрытия многочисленных трупов, которые приходилось вначале оттаивать: «Почти полное отсутствие жировой ткани; в кишечнике – студенистая жидкость; внутренние органы бледные, обескровленные; вместо костного мозга – стекловидная желеобразная масса, начисто утратившая нормальную – красную и желтую– окраску; печень – застойная, сердце– сморщенное, потемневшее, правое предсердие и правый желудочек значительно расширены». Протоколы этих вскрытий приводит Ганс Дибольд в своих записках, которые нельзя читать без волнения. О ненормальном расширении правого желудочка сердца как о причине внезапной смерти говорил и один из военных врачей 6-й армии (по происхождению австриец), выступивший в те дни перед своими коллегами и товарищами по несчастью со специальным сообщением на эту тему. Это патологическое перерождение сердца, характерное для людей преклонного возраста, по его словам, было следствием голода и переохлаждения организма. «Немецкие солдаты, молодые люди, еще недавно полные сил, умирают теперь от полного истощения сил смертью дряхлых стариков»{94}, – сказал он в заключение.
Это истощенное войско в течение определенного времени сдерживало силы противника. И даже после того, как 10 января русские начали последнее всесокрушающее наступление на позиции окруженной армии, наши солдаты еще в течение нескольких дней оказывали отчаянное сопротивление. Но когда под ударами противника вдребезги разлетелись западная и северная стенки «котла», когда 16 января противник занял аэродром Питомник – сердце окруженной армии, – наши беспорядочно и неудержимо откатывавшиеся соединения по существу уже утратили боеспособность. Небольшие вспомогательные аэродромы, еще находившиеся в наших руках, пустовали, снабжение по воздуху, и до тех пор недостаточное, почти полностью прекратилось. Командующему армией следовало в этот момент вопреки полученным приказам прекратить сопротивление, которое изо дня в день становилось все более бессмысленным, и вступить с Советским командованием в переговоры о капитуляции. Солдаты, лишенные всего необходимого и брошенные на произвол судьбы, не могли и не должны были больше сражаться.
Вот почему весьма сомнительно выглядят аргументы Манштейна, утверждающего, что 6-ю армию пришлось, в конце концов, принести в жертву высшим стратегическим соображениям. Выспренние рассуждения фельдмаршала, доказывающего на нескольких страницах, что лишь такой ценой ему удалось обеспечить планомерный отход немецких соединений с Кавказа и создать новую стабильную линию фронта, подозрительно смахивают на официальную пропаганду того времени, извращавшую подлинное положение дел. Солдаты и офицеры в Сталинградском «котле» понятия не имели о том, какого высокого смысла была, оказывается, исполнена их «славная гибель». Им было лишь приказано «держаться до последнего патрона и последнего человека». Они так ничего и не узнали о полученных штабом армии радиограммах, в которых
