Рассыпанные искры

Однажды он с утра до ночи простоял на кафедре, молча, не шевеля губами, после того, как при всех предостерег Бога: «Если ты отказываешься отвечать на мои молитвы, я отказываюсь творить их».

Другая история: «Был Йом-Кипур. Верующие, ослабев от поста, ждали когда рабби начнет молитву Муссаф, но он тоже чего-то ждал. Прошел час, другой. Нетерпение обратилось в мучительное ожидание. На этот раз рабби явно переборщил. Уже поздно. Чего он ждет? Наконец, очнувшись, он объяснил: „Среди нас есть человек, не умеющий читать. Это не его вина. Он был слишком занят, обеспечивая семью, чтобы ходить в школу или заниматься с учителем. Но он жаждет петь. И он позволяет себе в сердце своем сказать: „Ты — Бог, а я всего лишь человек. Ты Всемогущий и все знаешь, я слаб и невежествен. Я способен разве что разобрать двадцать две буквы священного языка. Разреши же мне вручить их Тебе, чтобы Ты сотворил из них для меня молитвы, и будут они прекраснее моих““. Рабби возвысил голос: „А посему, братья, нам пришлось ждать. Бог был занят. Он создавал молитвы“.»

Если другие мистики сохраняли отношения с Богом на уровне Я и Ты, Леви-Ицхак угрожал Ему разрывом этих отношений. Тем самым он доказывал: можно быть евреем с Богом, в Боге, даже против Бога — но не без Бога. Он не довольствовался тем лишь, что задавал вопросы Богу, как это делали до него Авраам и Иов. Он требовал ответов, и из отсутствия таковых делал свои выводы. Утверждения святости путем противостояния Богу — вот чего он искал. «Если бы согласились с доводами Бердичевского рабби, сказал Барух из Меджибожа, — то не осталось бы ни одного еврея, перед которым Бог не был бы виноват».

А доводы его впечатляли: «Со дня заключения Тобой договора со Своим народом, Ты настойчиво старался разорвать этот союз, подвергая его испытаниям. Зачем? Вспомни: на Синае Ты бродил взад и вперед со Своей Торой, словно торговец, неспособный избавиться от гнилых яблок. Ты предлагал Свой Закон каждому народу, все они презрительно воротили нос в сторону. Один лишь Израиль изъявил готовность принять Тору и принять Тебя. Где же его награда?»

В другой раз он произнес страшные слова: «Знай, если Твое царствование не принесет милосердия и сострадания, ло тешев аль кисаха бе-эмет — трон Твой не будет троном истины».

Он сказал также: «Когда еврей видит филактерии на земле, он спешит поднять и поцеловать их. Разве не написано, что мы — Твои тфилин? Неужели Ты никогда не соберешься поднять нас к себе?»

Перед молитвой Муссаф в Йом-Кипур он вскричал: «Сегодня Судный день! Давид в своих псалмах объявил это. Сегодня все Твои создания стоят перед Тобой, и Ты можешь вынести им приговор. Но я — Леви-Ицхак, сын Сары из Бердичева, я говорю и провозглашаю, что судить сегодня надо Тебя. И судить Тебя должны Твои дети, страдающие и умирающие за сохранение святости имени Твоего, Твоего Закона и Твоего обета».

И еще: «Ты предписал человеку помогать сиротам. Мы тоже сироты. Почему же Ты отказываешься помочь нам?»

Его депрессии, вероятно, связаны с несчастьями, которые, как он видел, непрерывно сыплются на народ. Однажды в канун Песах, измученный, выведенный из себя неразрешимой загадкой всеобщих мучений и бедствий, он взорвался: «Сегодня мы празднуем наш исход из Египта. По традиции, четыре сына задают отцу четыре вопроса, относящиеся к этому событию. Нет, не четыре, только три. Четвертый даже не знает вопроса. Я — четвертый. И не то, чтобы я испытывал недостаток в вопросах, Господи. Но я не знаю, как их поставить, да если бы и знал, не осмелился. Итак, я не спрашиваю, почему нас преследуют и уничтожают везде и всюду, под любым предлогом, но я по меньшей мере хотел бы знать, для Тебя ли все наши страдания?»

Несмотря на эти громогласные обличения, никому не приходило в голову обвинить его в богохульстве. По двум причинам. Первая: Леви-Ицхак не злился бесконечно. Однажды выговорившись, он возвращался к Богу. Его упреки улетучивались, угрозы таяли, и он свободно — как свободный человек — заканчивал древнюю, величественную молитву Кадиш. Вопросы оставались вопросами, но он продолжал служение, заново возводя здание на. руинах. Второе: еврейская традиция позволяет говорить Богу все, при условии, что это делается в интересах человека. Внутреннее освобождение человека есть оправдание Божества. Все зависит от того, какую позицию выбрал обличитель. Оставаясь в недрах своей общины, он вправе высказываться начистоту. Стоит ему выйти за ее пределы, он лишается этого права. Восстание верующего — это не мятеж ренегата и не одна и та же мучительная потребность заставляет обоих возвысить голос.

Восстание Леви-Ицхака из Бердичева сообщило еще большую силу легенде. Он поднимается из нее уже не только как наставник, Учитель. Это сильный и отважный брат, надежный заступник.

Давайте закончим эту главу историей, которую безвестный хасид рассказал мне в царстве мрака и тумана:

Умирая, Леви-Ицхак в присутствии своих ближайших последователей поклялся, что как только окажется Там, — он отречется от покоя, пока ему не будет позволено положить конец людскому горю. Чтобы воспрепятствовать выполнению его обещания, Господь превратил Леви-Ицхака в ангела огня. Вот почему Мессия так медлит с приходом. И вот почему, добавил хасид, мы пребываем здесь — забытые, заброшенные, извергнутые из Божественной и людской памяти. Ни одна из этих жестокостей, ни одно из этих зверств не были бы возможны, если бы за нас мог заступиться наш предстатель Леви-Ицхак.

Но вопросы Бердичевского рабби, его вызов Всевышнему взвились к небу языками пламени и пережили Леви-Ицхака. Сопровождая наше бытие, они придают нам силы и мужество вновь и вновь обращать их к небу, словно эти вопросы измыслили мы сами.

ЭЛИМЕЛЕХ ИЗ ЛИЗЕНСКА

Давным-давно в литовской деревушке жил да был человек по имени Элиэзер Липман, прославившийся щедростью и великодушием. Как-то по дороге в деревню увидел он нищего и, остановив повозку, пригласил его подняться.

Нищий отказался:

— За целый день я еще ничего не заработал.

— А сколько мог бы заработать?

— Да целую кучу денег. Может, аж двадцать пять дукатов.

— Я дам их тебе. Поехали.

— Нет, — ответил упрямый нищий, — не могу.

— Почему? Ведь ты ничего не теряешь.

— Верно, но деньги еще не все, я должен позаботиться о людях, которые постоянно, раз в неделю, открывают двери и подают милостыню. Если сегодня я не появлюсь, они будут беспокоиться.

— Не волнуйся, я все сделаю. Я пройду по домам и расскажу, что все в порядке. Да садись же — я не могу видеть, как ты бредешь в этакую даль.

И тогда переодетый посланец небес (а был это именно он!) скинул личину нищего и поздравил Элиэзера с тем, что тот выдержал испытание: «В награду за это ты можешь заглянуть в свое будущее. Видишь ли, жить тебе осталось всего год. А говорю я тебе это, чтобы ты сумел с пользой распорядиться оставшимся временем и навел кое-какой порядок в своей жизни».

Элиэзер махнул рукой на свои дела и заботы и полностью посвятил себя служению Богу, да так, что ему была дана двадцатилетняя отсрочка. И пять сыновей в придачу, в том числе Зуся и Элимелех.

Однажды ночью (в ту пору их мало кто знал, они бедствовали и трудились без устали) братья оказались на деревенском постоялом дворе без гроша в кармане, в то время как там справляли свадьбу.

Пьяная и шумная компания негодяев, искавших новых развлечений, решила отвести душу на этих двух незнакомцах, затаившихся в темном углу за очагом. Схватили они почему-то именно Зусю. Его заставили вертеться и ковылять и, прежде чем отпустить, жестоко избили. Часом позже они взялись за него снова. Так продолжалось чуть ли не до ночи.